Пепел Вавилона
Шрифт:
Брошенные доки лежали в руинах. Выключенные реакторы сломаны и ободраны. Демонтированы электрическая сеть и система гидравлики. Сеть обороны затихла, оружейные склады распахнуты и пусты. Массивы сенсоров и трансмиттеров разобраны и разбиты вдрызг. Медицинские центры разграблены и опустошены, для лечения пациентов оставлена самая малость. Марко сказал, что забрать и это было бы слишком жестоко.
Из шести миллионов людей Цереры до прихода врагов могли сбежать, может быть, полтора. Тем, кто останется, поддерживать жизнь в оболочке из титана и камня ненамного проще, чем было бы на пустом астероиде.
Если
Жизнь на «Пелле» быстро вернулась к прежнему рабочему распорядку, но теперь Филип видел разницу. Станция Церера его изменила. С одной стороны, выпивка стала лучше. Джамил всю каюту забил полированными ящиками из настоящего дерева, полными бутылок. Одна только упаковка стоила, наверное, больше, чем Филип получил бы за три года работы, не говоря уже о самом виски. Дина вернулась с полудюжиной шёлковых шарфов с ручной росписью, конфискованных из особняка землян, и носила их как птичка, гордая своим хохолком.
Все теперь носили золотые безделушки с бриллиантами и хризолитами, но ценнее всего был янтарь. Все прочие камни можно добыть в шахтах Пояса, а для янтаря нужно дерево и несколько миллионов лет. Только этот камень напоминал о Земле, и если ты его носишь — это говорит о том, кем ты теперь стал, красноречивей, чем все духи, приправы и кожаные жилеты, какие только бывают на свете. Роскошь, ради которой Земля и Марс обескровили Пояс, теперь принадлежала Вольному флоту. Возращена Поясу, как и подобает.
Всё было бы замечательно, если бы не отец.
Филип заметил, что невольно избегает отца с того момента, как он вернулся на корабль вместе с Розенфельдом. После первых дней ускорения он понял, что ждёт вызова. Лёжа без сна в своей койке, Филип представлял, как под суровым взглядом отца ему придётся отвечать за всё, что натворил на Церере. Бормоча потихоньку себе под нос, чтобы никто не услышал, он репетировал, что мог бы сказать в оправдание. Во всём виноват тот тип из охраны. А Филип, конечно, напрасно повёлся на оскорбление от местной девчонки. Просто несчастный случай. Он должен быть оправдан. Образ девушки из клуба постепенно менялся в памяти Филипа, пока она не стала казаться чем-то вроде воплощения дьявола. А охранник, в которого он стрелял, стал в его пересказе болтуном и бездельником, да ещё и сочувствующим внутрякам.
Но когда встреча, которой он так боялся, наконец-то произошла, вышло совсем не похоже на то, чего он ожидал. Поздно ночью дверь его каюты открылась и вошёл Марко, небрежно, как будто к себе. Филип сел в постели и заморгал, отгоняя сон, а отец опустился в ногах его койки. Ускорение мягко вжимало их вниз, примерно с четвертью g. Он махнул рукой, и система включила свет.
Марко склонился вперёд, сцепив пальцы. Волосы он закрепил сзади, высоким тугим узлом, так что кожа на висках натянулась. На щеках темнела щетина, глаза как будто
Марко вздохнул. А когда он заговорил, акцент в речи слышался сильнее обычного.
— Видимость, — сказал он. — Усекаешь? Политика, и война, и мир, и всё остальное. Всё это только внешняя сторона.
— Тебе виднее.
— Оставив Цереру, мы поступили правильно. Гениальный ход. Всякий подтвердит. Ну, а что внутряки, та старая сука с Земли и новая, с Марса? Они-то скажут иначе. Может, назовут это бегством. Отступлением. Победой над Вольным флотом и всем, что стоит за ним.
— Этому не бывать.
— Знаю. Но намерен им показать. Продемонстрировать силу. Не дам... — Марко со вздохом откинулся назад. — Я не дам им времени.
— Значит, его у них и не будет, — сказал Филип.
Отец усмехнулся. Тихо и мягко. Шершавая тёплая ладонь легла на колено Филипа.
— Ох, Филипито. Сынок. Только с тобой я могу говорить по душам.
Филип раздулся от гордости, но не позволил себе улыбнуться. Лишь кивнул, серьёзно, по-взрослому, как военный советник. Марко откинулся на переборку, прикрыл глаза. Он казался таким уязвимым. Всё такой же — его отец, предводитель Вольного флота, но измученный и беззащитный. Никогда Филип не любил его сильнее.
— Так мы и сделаем, — заговорил Марко. Покажем силу. Позволим им занять станцию, а после дадим понять, что они у нас ничего не выиграли. Это не так уж трудно.
— Совсем нет, — сказал Филип, а Марко уже встал и направился к двери.
Когда он уже был готов выйти в коридор, Филип заговорил снова.
— Что-то ещё, отец?
Марко обернулся — брови подняты, губы плотно сжаты. Мгновение они рассматривали друг друга. Филип слышал, как стучит его сердце. Все заранее подготовленные слова растаяли под мягким взглядом карих глаз отца.
— Нет, — ответил Марко и вышел.
Дверь с щелчком захлопнулась, и Филип опустил голову на колени. Его ошибка на станции стёрта. Забыта. Необъяснимое разочарование омрачало подступившее чувство облегчения, но только чуть-чуть. Да, он едва не убил человека, ну и ладно. Ничего плохого из-за этого с ним не случится. Почти как прощение.
«Кто-то должен был это предотвратить», — прошептал в его голове голос матери.
Филип оттолкнул от себя эту мысль, снова выключил свет и стал дожидаться сна.
Глава пятнадцатая
Мягкий маркер предназначался для отметок на настиле во время постройки корабля, и Мичо использовала его почти для такой же цели. Она помечала не ход инвентаризации и не результаты проверки, и строила она сейчас не корабль. Но тем не менее. Перед ней на стене каюты был длинный пустой прямоугольник. Литография, прежде вмонтированная в стену — оригинальный оттиск Табиты Тоява на основе из искусственного коралла из серии «Сто лиц Европы», теперь вместе с рамой покоилась на кресле Па и как будто наблюдала за ней.