Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947
Шрифт:
Да мы хотели бы, возражаем мы медсестре, но в германском вермахте нам давали совсем другую еду.
— Ничего! — говорит медсестра. Она считает, что мы тем не менее должны усердно работать.
При случае я еще раз спрашиваю молодую женщину-врача о бумаге для моей статьи «В красном военном госпитале». Она якобы уже говорила об этом с товарищем майором, слышу я в ответ.
В один прекрасный день мы обнаруживаем, что конюшня не заперта на замок. Нам было приказано носить дрова. Пользуясь удобным случаем, мы отбираем
— Не всем из нас суждено выжить, камрад! — Один из нас похлопывает усталую лошадку по белой лебединой шее. Морда лошади печально трется о пустую кормушку.
Зерна овса, надежда найти в обед в своем супе хорошую мозговую косточку — в этом и заключается сейчас смысл нашей жизни.
Мы разделились на две партии. На тех, кто любит глодать кости, и детальных, кому лень это делать.
Я сам отношусь к партии любителей поглодать кости. Я даже являюсь, так сказать, их спикером.
— Косточки сегодня чудо как хороши! Зубам есть над чем поработать. Если бы мы хлебали один только бульон, то у нас быстро повыпали бы все зубы. Кроме того, в костях содержится фосфор. А это важно для мозга!
После обеда мне нужен еще час, чтобы перемолоть зубами баранье ребрышко.
Из партии любителей глодать кости я отбираю себе двух помощников, когда администрации госпиталя понадобился художник. В парке надо было разбить большую круглую клумбу. Стоит ранняя весна, и цветы еще не появились. Нам предстоит составить орнамент из разноцветных камней, белого песка и черного как смоль торфа. В честь социалистического майского праздника.
— Понимаете, что нужно? — пытается объяснить нам один из офицеров.
Ясно! Мое фирменное блюдо: советская красная звезда с серпом и молотом!
— Куда повернут серп, направо или налево? — спрашиваю я своего напарника. Раньше он был членом Коммунистической партии Германии.
Но и он не совсем уверен.
— Приятель, да это же должно было бы сразу броситься тебе в глаза! — перехожу я на берлинский диалект.
В конце концов до нас доходит, что у прогуливающихся мимо нас товарищей на кокардах тоже есть серп и молот. Ну, вот и славно!
Прогуливающиеся мимо товарищи очень рады, когда наша картина готова.
Мы очень старалась. Сначала нам приходится изготовить огромный циркуль с двухметровыми ножками. Потом нам надо было принести кирпичи, выбранные из кучи мусора позади ограды госпиталя, и разбить их на мелкие кусочки для составления мозаики. Ну а куда же снова подевался молот? Мои помощники приносят на носилках черную землю и белый песок. Я рисую молот и укладываю в нужном порядке серебристый мох. Мы приложили массу усилий. Наконец звезда полностью готова. Какая же красивая эмблема эта звезда!
Серп и молот — тоже хороший символ. Если, конечно, при этом не задумываться ни о чем!
Но когда я укладываю последние зеленые веточки вокруг праздничной красочной
Конечно, я тоже немного радуюсь хорошо выполненной работе. Но не так, как товарищи.
Они радуются так, как еще в мирное время несколько лет тому назад радовался я, когда помогал украшать майское дерево своего родного города. Самая красивая ель из Платтенвальда. Огромный ствол с зеленым венком на верхушке. Венок был украшен разноцветными шелковыми лентами, которые развевались на ветру. А над всем этим красовалась огромная свастика.
К чему вспоминать все это?
Я должен думать только о том, что бы сказали советские товарищи, если бы узнали, что раньше я устанавливал на центральной площади родного города майское дерево со свастикой. Я должен также думать о том, что сказали бы некоторые мои знакомые в Германии, если бы увидели, как я украшаю советскую звезду.
Что же касается украшения советской звезды, то я делаю это с надеждой, что подобная работа будет для меня хорошей рекомендацией для направления меня в мифическую политическую школу в Москве и послужит еще более мифическому возвращению домой, в Германию.
Но у меня возникают и совсем иные мысли.
Что произойдет, если простые люди, обладающие хорошим политическим чутьем, тотчас начнут всеобщую забастовку, когда у них возникнут сомнения в правильности действий своих властей? Тогда те из них, кто умеют постоять за себя, смогут сами обустроить весь мир, каждый его уголок. По своему усмотрению! Без приукрашенных символов, вокруг которых все еще собираются идеалисты и эстеты.
Не станет ли все еще безнадежнее? Да еще и на долгие годы!
Только в сказках бесстрашный герой с помощью благочестивых заклинаний может устранить тех, в чьих руках власть. А святые Георгии нашего времени довольно долго раздумывают, прежде чем для нашего освобождения ввести у себя всеобщую воинскую повинность. Разве остается простым людям с хорошим политическим чутьем что-то иное, кроме попыток самим обустроить мир и каждый его уголок?
Тогда им нельзя упускать ни одного шанса, благодаря которому они могут завоевать хоть какое-то влияние. Будь это украшение советской звезды, свастики или какой-нибудь другой эмблемы. Пусть это будет лишь крохотная частичка власти, но ведь и ее можно как-то использовать!
Я знаю, что не смогу своим украшением советской звезды изменить весь мир. Но когда я увидел, как этому обрадовался советский офицер и по-дружески похлопал меня по плечу: «Хорошо! Очень хорошо!», то я спросил его, а нельзя ли и военнопленным устроить сегодня тоже праздник — день, свободный от всякой работы.
И он разрешил всем отдыхать, потому что я украсил для него звезду. Тогда мне показалось, что от меня лично зависит очень многое.
Глава 12