Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947
Шрифт:
Я в ярости швыряю портянки, которыми брался за ноги мертвеца, в грязь, в заросли крапивы, где валяются ржавые консервные банки и старые прохудившиеся ведра.
— Мне уже все осточертело! — говорит напарник, глядя на меня с сочувствием. Наконец-то мы на кладбище. Мы кладем мертвеца на стол рядом с могилой. Насколько хватает глаз, между пучками травы, пнями и зарослями камыша виднеются березовые колышки. Под каждым колышком дежит мертвый военнопленный.
Тут их бесчисленное множество. Их доставляли сюда на двухколесных тачках из рабочего лагеря и сбрасывали
Я обязательно должен что-то предпринять!
Что же будет с нашим мертвецом на столе?
Тут же подходит хирург со своими ассистентами. Вскрытие! Здесь проводится вскрытие каждого умершего военнопленного.
Легкие обычно черные! После того как врач их осмотрел, они первыми летят в яму. Вслед за ними сердце. Все внутренние органы легкодоступны, их не закрывает жировая прослойка. Все вниз, в яму!
В заключение крышку стола просто переворачивают!
Так закапывают мертвых. Лицом вниз. Пленные лопатами зарывают могилу. «Кто будет следующим?» — думают они.
Да какая разница!
— Ты еще должен съесть свой суп! — говорит мне толстый санитар, когда я возвращаюсь в свой барак.
— Мой суп? — удивляюсь я. Ах да, за это дают суп, мы заслужили его. В конце концов, погребение — это тоже работа!
Постепенно нас начинают привлекать к работе. Разве не прекрасно, когда мы разравниваем граблями широкую песчаную дорожку для прогулок? Внизу раскинулось озеро. Вот только ручка грабель немного тяжеловата. Но это ничего.
Наш конвоир, пожилой ветеран, советует нам:
— Помалу! — что означает «помедленнее, камрад!». Тут как в санатории.
Мы не просто сгребаем песок с безразличным видом. Так было только в самый первый день. Но один из нас, каменщик, у которого была своя крестьянская усадьба, придумал нечто новенькое:
— Сейчас мы тянем грабли наискосок! А теперь крест-накрест!
После нас на песчаной дорожке остается паркетный узор.
Несколько наших оболтусов, конечно, не могли не протопать по нашему красивому узору в своих разбитых башмаках.
— Эй! Вы куда, вот сейчас мы вам зададим! — кричим мы им вслед.
Не хватало еще, чтобы они испортили всю нашу красивую работу!
Когда ассистентка врача выходит из операционной палатки на песчаную дорожку, то сначала удивленно останавливается, прежде чем ступить на наш такой хрупкий песчаный паркет. Мы высоко оценили ее внимание к нашей работе. Тот, кто изобрел этот песчаный паркет, граблями осторожно снова стирает ее следы.
Юная ассистентка врача внешне очень похожа на мою жену.
— Она такая же высокая блондинка, — говорю я своему приятелю. — На свете есть много женщин со светлыми волосами, голубыми глазами и стройными длинными ногами. Но моя жена умела так трогательно-смущенно наклонять голову. Это было очень красиво.
Ферман часто говорит о своей жене, когда бредит в горячке:
— Бон, иди, пожалуйста, на спортплощадку, когда увидишь самолет.
— Какой самолет?
— Бон, ты всегда возражаешь. Иди, пожалуйста, к самолету. Это прилетела моя жена.
— Ну конечно! — успокаиваю я находящегося в бреду товарища.
— Но ты этого не сделаешь, Бон! Ты такой же плохой, как и все остальные! — кричит он мне вслед.
Но я уже снова на улице, где солнце успело нагреть южный склон оврага. Там так хорошо сидеть. Так бы и просидел здесь все время, пока не закончится плен!
Перед моими слабыми глазами раскинулось волнующееся море. Зеленое море сосновых вершин, которые колышутся на ветру. За низиной сверкает озеро. Словно широкая голубая лента позади зеленых крон и красных стволов сосен.
Восемь дней тому назад, когда нас привезли сюда, они еще ездили по льду на машинах и лошадях. Сейчас же только под скамейками, стоящими вдоль берега озера, осталось немного снега.
Весна наступила.
В лесу раздается стук дятла и очень громко поют дрозды. Очень хорошо слышна кукушка. Она кукует не как обычно, робко и с паузами, а не замолкает ни на минуту. Русская весна громко и решительно вступает в свои права.
— Что это за озеро? — спрашиваем мы, щурясь на солнце.
Справа на зеленом мысу светится белое здание с множеством куполов в форме луковиц.
Далеко слева в небо поднимается столб дыма. Это город Осташков. Там же находится и железнодорожная станция, на которую мы прибыли.
Мимо нас проплывают пароходы. Что же это за озеро?
Это озеро Селигер, объясняет нам пожилой конвоир. Через него протекает Волга. (Волга протекает западнее и южнее, а из озера Селигер вытекает короткий полноводный левый приток Волги — река Селижаровка. — Ред.) Мы находимся на Валдайской возвышенности. Озеро протянулось в длину более чем на тридцать километров. Оно не очень широкое, но с множеством островов, отмелей и бухт. Мимо проплывают большие колесные буксиры с двумя дымовыми трубами с несколькими баржами или с длинными плотами, на которых установлены палатки. Крошечные фигурки людей ловко перебираются с одного бревна на другое. Этим людям предстоит длинная дорога. Они плывут до Астрахани, вниз по всей Волге (сначала по Селижаровке. — Ред.).
Вот с кем бы стоило отправиться в плавание!
Во время плавания можно было бы готовить для них еду. У них там, на плотах, наверняка есть очаг.
Возможно, они могли бы тайком провезти человека до самого моря. И до Турции (после Астрахани — Каспийское море-озеро, а за ним не Турция, а Иран. — Ред.). А оттуда можно было бы добраться еще дальше!
Но нам суждено недолго греться на солнышке и мечтать. Развлечение с нанесением паркетного узора на песчаную дорожку для прогулок тоже вскоре прекращается. Медсестра упрекает нас в том, что в германском вермахте мы работали день и ночь, а здесь, в плену, не хотим даже дров наколоть.