Перед вызовами времени. Циклы модернизации и кризисы в Аргентине
Шрифт:
Избирательная система. Как писал Р. Качаноски, в Аргентине «…действует фальшивая избирательная система, которая позволяет самым неэффективным и коррумпированным деятелям подолгу сидеть в правительстве»604. Критики политического строя отмечают такую особенность электорального процесса, как возможность победы кандидата, набравшего всего 40 % голосов избирателей. Это, с их точки зрения, снижает легитимность главы государства, поскольку его поддержало меньше половины электората.
Принципы федерализма. Отношения между центром и провинциями – один из сложных вопросов существования аргентинского государства. Проблема коренится в исторически сложившихся значительных различиях в уровне экономического развития, в огромной концентрации ресурсов (в ущерб другим районам страны)
Характер демократии. При наличии всех демократических атрибутов, власть периодически (тем или иным образом) стремится «приручить демократию». Это дало повод экспертам сформулировать тезис о «неограниченной демократии» (в смысле – не ограниченной законами, институтами и т. д.). «Аргентина сегодня – это непредсказуемая страна, поскольку система «неограниченной демократии» означает: правила игры в общественных отношениях меняются в зависимости от того, кто из кандидатов победит на выборах», – считает Р. Качаноски 606. И далее: «Проблема Аргентины не в недостатке честности, а в отсутствии подлинной демократии, которая ограничивает власть правителей, чтобы они, среди прочего, не могли наживаться, «продавая» привилегии»607.
Стабильность «правил игры». М. Браун и Л. Лач указывают на «перманентную институциональную нестабильность» Аргентины и усматривают в этом одну из главных причин замедления развития, особенно в последней четверти XX в. «Связь между слабым хозяйственным ростом и нестабильными институтами невозможно отрицать, – отмечают ученые. Например, в 1981, 1990 и 2001 гг. Буэнос-Айрес нарушил условия финансовых контрактов, в двух случаях прекращая обслуживание внешнего долга. В тот период страна жила в условиях трех правовых режимов: один был установлен военной диктатурой, второй определялся Конституцией 1853 г., а третий – Конституцией 1994 г. Высшие представители судебной власти отбирались в рамках различных процедур, их число менялось, а состав подвергался частой ротации. Главы исполнительной власти либо не полностью отрабатывали положенный срок, либо на ходу меняли конституционный порядок»608. Постоянными изменениями «правил игры» были отмечены конец 1990-х и начало 2000-х гг. В этот период неоднократно законодательным путем менялись важнейшие бюджетные ориентиры – уровень государственных расходов и профицита бюджета. Такое «институциональное непостоянство» ослабляло стимулы к масштабным инвестициям в новые проекты.
Свобода печати. Средства массовой информации в разные периоды национальной истории подвергались прессингу со стороны правящих режимов, в первую очередь военных. Дело нередко доходило до закрытия газет и журналов, арестов и убийств журналистов. Разумеется, с восстановлением в 1983 г. конституционного строя ситуация изменилась в лучшую сторону. Но и сегодня власть оказывает давление на прессу, используя, в частности, рычаги экономического влияния. Об этом регулярно говорится в ежегодных докладах Государственного департамента США, основанных на информации, получаемой из независимых аргентинских (в большинстве – оппозиционных правительству) и международных источников. Тем не менее достаточно бегло просмотреть местную прессу, чтобы удостовериться: критика правительственного курса носит постоянный и острый характер.
Анализ аргентинских реалий с позиций неоинституционализма позволяет сделать вывод, что переход к более эффективным схемам управления экономикой (государственного регулирования в интересах стабильного роста) неразрывно связан с задачей повышения национального институционального качества, совершенствованием всех институтов, устранения все еще многочисленных институциональных перекосов, ловушек, дисфункций и властных злоупотреблений. Как отмечалось в редакционной статье газеты «Кларин», «манипуляция институтами превратилась в составную часть правительственной политики, которая угрожает республиканскому строю и… подрывает доверие к стране здесь и за рубежом»609. Без коренного исправления такого положения нынешний модернизационный
Власть и агробизнес: новый-старый конфликт
В конце марта 2008 г. Буэнос-Айрес стал ареной открытого противостояния сторонников и противников правительственной политики. В столице страны прошли, казалось, уже забытые «кастрюльные манифестации», участники которых протестовали против введенных Розовым домом новых налогов на экспорт аграрной продукции. Манифестанты (в том числе жители богатых кварталов) расценили действия власти как попытку расколоть страну, «натравить город на деревню».
Напомним, что в посткризисный период экспортные налоги («retenciones») играли существенную (и возрастающую) роль в наполнении бюджета. Их уровень постепенно рос, составив в 2007 г. в среднем 11,7 % стоимости совокупного экспорта. При этом фискальные платежи предприятий АПК превышали этот усредненный показатель. Так, налог на готовые продовольственные товары достигал 16 %, на зерновые – 18 %, на масличные культуры – 21 %, в том числе на сою – 27,5 %. Эксперты консалтинговой фирмы «Эконометрика С.А.» подчеркивали, что валютные поступления от экспорта сои «сыграли важную роль в деле индустриализации аргентинской экономики» и помогли избежать типичного для хозяйственной истории Аргентины циклического спада – той периодической остановки роста, которая стала частью национального алгоритма развития, получившего в экономической литературе наименование «Stop and Go»610.
В ноябре 2007 г. произошло очередное повышение налоговых платежей, затронувшее сою и соепродукты (с 27,5 до 35 %). Уже тогда сельхозпроизводители выказывали свое недовольство, но главное было впереди. 11 марта 2008 г. министр экономики объявил об изменении системы налогообложения экспорта сельскохозяйственной продукции, и была подписана резолюция 125, юридически закреплявшая новые правила. Реформированная система не просто увеличивала налоговую нагрузку на АПК, но меняла концепцию фискальных платежей, устанавливая порядок так называемых «мобильных налогов» (retenciones mviles), размеры которых зависели от уровня экспортных цен. Другими словами, чем выше цены, тем больше фискальные сборы. Так, при ценовых показателях на середину марта налог на сою возрастал с 35 до 44 %, на подсолнечник – с 32 до 39 %, а после определенного ценового потолка (например, для сои – свыше 600 дол. за 1 т) он достигал 95 %. Вводя новые тарифы, правительство рассчитывало более чем вдвое увеличить объем налоговых поступлений от экспорта: с 6,7 млрд дол. в 2007 г. до 14,7 млрд дол. в 2008 г., из которых 12,5 млрд дол. (или 85 %) должен был обеспечить АПК (см. табл. 12.4). Одновременно демонстративно были незначительно снижены налоги на экспорт тех культур, которые (в отличие от сои и подсолнечника) имели приоритетное значение для внутреннего рынка: на пшеницу – с 28 до 27,1 %, на кукурузу – с 25 до 24,2 %.
Таблица 12.4 Поступления в бюджет от налогов на экспорт в 2008 г. (план)
Источник. Informe Especial # 389, Marżo 2008. P. 2. – www.econometrica. com.ar
Правительственные чиновники и близкие к ним эксперты выдвинули целую систему аргументов в обоснование правомерности введения «мобильных налогов». Один из основных доводов – сверхприбыли аграрного сектора. Если в 2001 г. средняя рентабельность в сельском хозяйстве составляла 21 %, то в 2007 г. благодаря повышению мировых цен на продовольствие она достигла 56 % (для сравнения: в промышленности – 16 %)611. Другой расхожий аргумент – «соезация» аграрного сектора. В частности, многократно подчеркивалось, что на фоне экспоненциального роста производства сои (на 142 % за десять лет) произошло сокращение сбора других сельскохозяйственных культур, в том числе крайне важных для удовлетворения потребностей внутреннего рынка. «Никто не говорит, что соя плоха, – подчеркивал М. Лусто, – но расширение ее посевов имело глубокое воздействии в целом на производственную деятельность»612.