Передача лампы
Шрифт:
Вся прелесть в том, что буддизм, перемешавшись с таким количеством различных философий, культур, точек зрения, все же сохраняет свои основные черты. Он не затерялся. У него немыслимая жизнеспособность. Он без борьбы приспосабливается к любой ситуации и медленно-медленно впитывает эту ситуацию.
В те дни, двадцать пять столетий назад, распространение по всему континенту тотально нового видения исключительно при помощи чистого разума и дискуссии было чудом. Ни один человек не был убит, ни один камень не был брошен. Все эти люди внесли свой вклад и сделали буддизм богаче.
Обычно
Я был на буддистских конференциях, где присутствовали люди из Тибета, Японии, Шри-Ланки, Китая, Бирмы и других стран, и я убедился на собственном опыте: они все отличаются друг от друга, но они все связаны одной преданностью Гаутаме Будде. Это не вызывало разногласий и конфликтов.
И это была единственная конференция, а я присутствовал на многих конференциях разных других религий, — но в этой было что-то исключительное, потому что я представлял свой собственный опыт истолкования учений Будды. Их очень много, и они все разные, но, тем не менее, я привнес еще одно непохожее толкование.
Все слушали тихо, нежно, терпеливо и благодарили меня: «Мы не подозревали, что возможно еще такое толкование. Ты помог нам осознать еще одну сторону Будды. Двадцать пять столетий тысячи людей занимались толкованиями, но никогда не обращали на это внимания».
Один из буддистских лидеров, Бхадант Ананд Каушальяян, сказал мне: «Все, что ты говоришь, звучит правильно. Истории, которые ты рассказываешь о Гаутаме Будде, кажутся абсолютно правдивыми, но я искал в писаниях — всю свою жизнь я посвятил писаниям, — и некоторые из твоих историй нигде не значатся».
Я спросил его: «Например?»
И он ответил: «Одну историю я полюбил. Я искал снова и снова, в каждом возможном источнике — три года я искал ее. Ее нет нигде; наверное, ты придумал ее».
Эту историю я рассказывал много раз. Гаутама Будда идет по дороге. У него на голове сидит муха, но он продолжает разговаривать с Анандой, своим учеником, и автоматически взмахивает рукой — и муха улетает. Тогда он останавливается, вдруг, потому что он сделал это движение неосознанно. А для него это единственное неверное в жизни — сделать что-либо неосознанно, даже движение рукой, даже если ты не причинил никому вреда.
Поэтому он останавливается и опять проводит рукой по той же траектории, будто прогоняет муху — хотя мухи там больше нет. Ананда очень удивлен тем, что происходит, и говорит: «Муха, которую ты отогнал, давно улетела. Что ты сейчас делаешь? Мухи нет».
Будда сказал: «Что я сейчас делаю… В тот раз я махнул рукой автоматически, как робот. Это была ошибка. Теперь я делаю это так, как я должен был сделать, чтобы преподать себе урок, чтобы ничего подобного больше никогда не происходило. Теперь я двигаю рукой с полной осознанностью. Дело не в мухе. Дело в том, есть в моей руке осознанность, и изящество, и любовь, и сострадание или нет. Теперь все правильно. Должно было быть так».
Я рассказал эту историю в Нагпуре на буддистской конференции. Ананд Каушальяян услышал ее там и три года спустя в Бодхгайя — где состоялась международная конференция буддистов — он сказал: «История настолько прекрасная, настолько по сути буддистская, что я бы хотел поверить, что это правда. Но в писаниях ее нет».
Я сказал: «Забудь о писаниях. Смысл в том, является история основополагающей чертой Гаутамы Будды или нет, несет она в себе какое-либо послание Гаутамы Будды или нет».
Он сказал: «Несомненно, несет. Это его ключевое учение: осознанность в каждом действии. Но это не исторический факт».
Я спросил: «Кого волнует история?»
И на той конференции я сказал им: «Вы должны помнить, что история — это западный подход. На Востоке нас никогда не волновала история, потому что история — это только факты. На Востоке нет слова, равнозначного слову „история“, на Востоке не было традиции писать историю. На Востоке вместо истории мы писали мифологию.
Мифология может и не быть основанной на фактах, но в ней содержится истина. То, что изображает миф, возможно, никогда не происходило. Это не фотография факта, это картина. А между фотографией и картиной есть разница. Картина раскрывает что-то такое в вас, что не может раскрыть ни одна фотография. Фотография может отобразить только ваши внешние очертания.
Настоящий художник может раскрыть на ней вас — вашу грусть, ваше блаженство, ваше безмолвие. Фотография не может это уловить, потому что это не физические стороны. Но великий художник или великий скульптор может уловить их. Их не слишком заботят внешние черты, их гораздо больше заботит внутреннее содержание».
И я сказал на конференции: «Я хочу, чтобы эту историю дописали в священные книги, потому что все священные книги были созданы после смерти Гаутамы Будды — по прошествии трехсот лет. Поэтому какая будет разница, если я по прошествии двадцати пяти столетий, а не трех столетий добавлю еще несколько историй. Весь смысл в том, что они должны олицетворять подлинную сущность, основное качество».
И вы удивитесь, но люди согласились со мной; даже Бхадант Ананд Каушальяян согласился со мной. Такого рода понимание и согласие — это буддистское явление, это особенность, которая встречается в различных ветвях буддизма.
Я даже не буддист. А они продолжали приглашать меня на свои конференции. И я сказал им: «Я не буддист».
Они ответили: «Это неважно. То, что говоришь ты, ближе к Гаутаме Будде, чем то, что говорим мы, хотя мы буддисты».
Вы не дождетесь этого от христиан, или мусульман, или индуистов. Они фанатики.
Буддизм не фанатичная религия.
Недавно, когда мы были в Непале, а Непал — буддистская страна, глава всех буддистских монахов приходил послушать мои лекции. И я узнал, что он был у всех министров, премьер-министра и других важных лиц и говорил им: «Вы должны прийти. Не составляйте свое мнение по той чепухе, которую пишут в газетах. Придите и послушайте его».