Передел
Шрифт:
Юридически ему, разумеется, не принадлежит даже этот дом. Мэгги была… Она была… Мэгги, Мэгги…
Паулина Фин опять зачиталась. В тех случаях, когда на письме не было даты, приходилось углубляться в содержание, чтобы верно соотнести его с одной из многочисленных стопок, аккуратно разложенных на столе. Однако сейчас Паулина вчитывалась в письмо с живым интересом, а Хьюберт вовсе не был уверен, что эта живость ему по карману (особенно учитывая, что теоретически секретарша получала почасовое жалованье). Уверенности у него не было потому, что, хотя жалованье это было очень небольшое, Хьюберт не
Хьюберт бросил еще один взгляд на Паулину, на ее маленькое личико, обрамленное кудряшками, и понял, как ему не хватает Иана, мальчика из Инвернесса, Дамиана, армянского мальчика с забавной фамилией Рансивелл, лучшего секретаря из тех, кто пытался быть секретарем, и двух других – с их вечными склоками и капризами, кулинарными изысками и перестановками мебели, сережками, кулончиками, демонстративно обтягивающими джинсами и тем, что они обтягивали. Тоска не относилась к кому-то конкретно, но Хьюберту все равно было плохо. Их отъезд, такой недавний и тем не менее так неумолимо свершившийся, до сих пор не давал ему покоя.
Утренние новости, возвестив о смерти Ноэля Коуарда, провозгласили «кончину эпохи». Для Хьюберта кончиной эпохи сделались внезапный развод Мэгги и ее не менее внезапное замужество. «Эпохи умирают – подумал Хьюберт, – каждый день гибнет по эпохе». Он пал духом, затем попробовал взбодриться, но вышло не очень.
Хьюберт снова перевел взгляд на мисс Фин. Она, наконец дочитав увлекательное письмо, нагнулась, вглядываясь в разложенные на столе стопки. У нее были широкие, слишком широкие бедра. «Где поэзия моей жизни?» – подумал Хьюберт. Его не оставляло ощущение, что поэзия где-то недалеко и скоро вернется. Уордсворт называл поэзию «чувством, застывшим в спокойствии». Хьюберт принял митигил, слабенькое успокоительное, убедил себя, что через десять минут станет лучше, и проглотил еще одну таблетку для верности. В это время у парадного входа затормозил до боли знакомый белый автомобиль.
– Боже мой, опять он! – поморщился Хьюберт и обернулся к Паулине. – Мисс Фин, к нам приехал ужасный человек. Не оставляйте меня с ним ни на минуту, носите бумаги на подпись, напоминайте, что я должен отужинать в городе. Придется угостить его выпивкой. Он просто невыносим.
Секретарша вышла посмотреть на прибывшего. Тощий невысокий священник хлопнул дверью машины и, неумолимо приближаясь, улыбался и махал рукой.
– Иезуит из Милуоки, – сообщил Хьюберт.
– Я его встречала, – кивнула Паулина. – Он всех изводит.
– Знаю, – согласился Хьюберт, ощутив внезапный прилив симпатии к мисс Фин, и вышел навстречу священнику.
– Хьюберт, как чудесно, что вы дома! – воскликнул иезуит дребезжащим, как расстроенная гитара, голосом. – Я только что из Рима, и сразу к вам.
– Добрый день, – вежливо поздоровался Хьюберт. – Боюсь, у меня мало времени. Если бы вы позвонили перед приездом, я бы перенес ужин.
– Вы уходите ужинать?
– Да, около семи, – вяло улыбнулся Хьюберт. Было почти шесть часов вечера. – Мне надо успеть переодеться. – Он указал на свой домашний наряд. – Вы знакомы
– Паулина? Кажется, я уже встречал вас. – Священник пожал ей руку, явно пытаясь вспомнить время и место этой встречи.
– Я раньше работала в Риме на Бобби Лестера, – подсказала Паулина.
– Да, конечно! Значит, теперь вы здесь?
– Да, теперь я здесь.
– Хьюберт, я привез с собой коллегу, хочу вас познакомить. Он ждет в машине. Думаю, вас обрадует это знакомство. Он изучает древние экологические культы, у него даже есть записи современных язычников, вы просто обязаны их послушать! Сознательное мешается с бессознательным! Они просто восхитительны! Я-то думал, что мы вместе поужинаем, но так и быть, можно просто выпить. – Священник направился к машине, вытянув одну руку назад, к Хьюберту, будто удерживая его на невидимой привязи.
– Чтоб он провалился! – пожаловался Хьюберт Паулине. – С какой стати тратить на них выпивку? Я ведь говорил, что больше не могу себе позволить развлекаться. Подумать только, они собирались остаться на ужин! Вечно он ведет себя как дома. Вваливается без приглашения, и я уже не хозяин. Еще и зануда каких поискать.
– Ужасный зануда, – согласилась Паулина. – Бобби Лестер тоже терпеть его не мог.
Отец Катберт повернул обратно в компании иезуита схожей наружности, но помоложе.
– Хьюберт, – возвестил он, едва подойдя к террасе, – знакомьтесь, отец Джерард Харви. Джерард изучает экологическое язычество, и я все ему о вас рассказал. Кстати, о Паулина Фин. Она работает на Хьюберта. Мы с ней давно знакомы. Она…
– Идемте в дом, выпьем, – предложил Хьюберт.
– Мы можем посидеть на террасе, пусть Джерард полюбуется, какой здесь вид. Что за чудесная погода! Погода – лучшее в Италии. Уже в марте можно сидеть на улице и…
Хьюберт оставил их на террасе и отправился за напитками. Паулина пошла следом.
– Мне оставаться с ними? – спросила она.
– Да, пусть не расслабляются. Послоняйтесь неподалеку с глупым видом, не давайте им поговорить спокойно. Почаще напоминайте, что через полчаса я должен готовиться к ужину. Нужно убедить их в неизбежности расставания.
Паулина вернулась на террасу и села рядом со священниками.
– Вы давно в Италии? – спросила она у младшего.
– Уже полгода.
– Хьюберту надо собираться, – сообщила она, посмотрев на часы. – Чтобы успеть к восьми, ему придется поторопиться. И еще нужно подписать несколько бумаг.
– Где он ужинает? – поинтересовался отец Катберт.
– Вы не должны об этом спрашивать.
– Разве прилично так разговаривать? – изумился Катберт.
– Наверное, она не католичка, – вступился Джерард.
– Я католичка, – ответила Паулина, – только это ни при чем. Нельзя рассказывать всем подряд о делах своего работодателя.
Хьюберт принес поднос с напитками. Бутылка виски была полной на треть, бутылка джина – и того меньше. Еще на подносе стояло ведерко со льдом и бутылка минеральной воды.
– Это террористический акт, – сообщила Паулина.
– Что? – переспросил Хьюберт, опуская поднос на стол.
– Священники – террористы, – объяснила Паулина. – Нас взяли в заложники и скоро потребуют выкуп.