Передряга
Шрифт:
— А ещё дальше, — продолжал Андрей, — у стены, пьют пиво трое. Эти парни из РУОПа. Только не вздумай их снимать.
— Всего один кадр, старик.
Парень начал поворачивать аппарат в нужном направлении. Андрей посмотрел на Макса. Тот нахмурился, покачал головой: «Нет». Андрей двинул бровями: «Что поделаешь». Руоповец пробормотал что-то беззвучно. Андрей прочёл по губам: «Вашу мать!» Макс наклонился к своим парням, и те быстро повернулись к фотографу спиной, словно бы разглядывая что-то интересное. Щелчок. Ещё один. Третий.
— Отлично, старик. Мы их
— Я догадался.
— Ага. А я думаю: съезжу на всякий случай. Всё одно без дела сижу. Класс, старик! Просто бомба! Они, дураки, будут локти кусать от зависти, когда я эту плёночку привезу! Старик, бутылка коньяка с меня!
Андрей повернулся к камерам хранения и тут же заметил Константина Георгиевича, вынырнувшего откуда-то из-за угла. Вокруг сосредоточенно шагала охрана.
— На грузовом лифте спустились, — пояснил Андрей фотографу. — Снимай живее.
Затвор защелкал с сумасшедшей скоростью.
Группа прошла к камерам хранения. Двое охранников остались у будки дежурной, Фролов же вместе с остальными нырнул в проход между шкафами-стойками. Катушка наматывала пленку. Фотограф снимал, опустив голову и глядя в окошко видоискателя.
— Эх! — приговаривал парень. — Надо было две камеры брать. Перезаряжать некогда, и плёнка, как назло, кончается. Если на него сейчас ФСБ накинется, а у меня плёнка закончится, я застрелюсь, утоплюсь, повешусь.
Фролов вышел из камеры хранения. На лице его было написано благодушие. Он остановился, поглядывая по сторонам, и направился к эскалатору. Фотограф успел сделать еще два снимка, а затем отвернулся. Фролов оказался в двух шагах от них. Андрей подумал, что если охранники заметят фотоаппарат, то, вероятно, попытаются отнять его. Придется драться. Подоспеет ФСБ. Ладно, черт с ними! Главное, чтобы этот болтливый парень успел удрать. Иначе затея потеряет смысл. Фролов прошел мимо. Кто-то из охранников даже зацепил Андрея плечом. Тот еще не успел опомниться, а затвор камеры уже вновь щелкал вовсю. Фээсбэшники проводили Константина Георгиевича взглядом.
— Пошли наверх, — торопливо зашептал фотограф, извлекая кассету из камеры и вставляя новую. — Они его, наверное, там брать будут.
— Они его вообще брать не будут, — тихо сказал Андрей. — До тех пор, пока другие ребята не привезут акции.
— Эти другие, они скоро приедут?
— Откуда я знаю! Может быть, через час. А может быть, уже приехали.
— Пойдём наверх, — зашептал фотограф. — Я хочу снять, как он идет к машине. Шапка, представь, крупным жирным шрифтом: «Хроника одной операции». А ниже, на целый разворот, снимки. И внизу твоя фотография в одну четверть и рассказ про все эти акции или что там… Это же бомба, старик! Самая настоящая бомба!
— Помолчи, ради Бога, пару минут.
Шмель вошел в административное здание МПС, остановился у пропускного пункта, за которым сидел грузный мужик в форме охранника. Сегодня снайпер был одет в серый комбинезон с надписью «ООО „Аркадия“» на спине и груди. На голове красовалась бейсболка. Глаза скрыты зеркальными очками-«каплями». В руке он держал сумку.
— Отец, — обратился Шмель к охраннику, — к кому тут по поводу мытья окон?
— Каких окон? — насторожился тот.
— А я знаю каких? — Шмель полез в карман, вытащил накладную. Чистый бланк он купил ещё вчера в книжном магазине на Тверской. Печать ему изготовили за час сегодня утром. — Вот. Читай сам. Мытьё окон, двадцатый и двадцать первый этажи. Число, подпись. Оплачено… тут неразборчиво. Число, печать, подпись, смотри.
Шмель протянул охраннику накладную. Тот взял бумагу, прочёл её два раза, протянул задумчиво:
— Кто оплачивал-то? Что-то тут фамилия непонятная.
— Это диспетчера фамилия, село. Ваши-то небось по «безналу» оплачивали? Отец, ну ты быстрее соображай. Время-то тикает, а мне ещё два десятка окон полировать. Если не заказывали, я поехал. Мне лично ни жарко ни холодно. Работы меньше. Главное, что оплачено.
Охранник подумал о том, что если мытье окон действительно заказывали и тем более ОПЛАТИЛИ, то его, заверни он парня, ждет большой нагоняй. Потом фирма эта скажет: наш сотрудник приезжал, а какой-то ваш охранник дал ему от ворот поворот. Скандала не миновать.
— Ладно. Паспорт есть? — спросил охранник, воз вращая накладную.
— Смеешься, что ли? Только служебная карточка.
Охранник помялся, махнул рукой.
— Давай карточку.
Шмель протянул ему ламинированный картонный прямоугольник со своей фотографией. Охранник переписал данные в журнал, выдал Шмелю пропуск, на котором проставил время посещения, махнул рукой в сторону холла.
— Лифты справа. Поднимешься на двадцатый этаж, найдёшь двести тридцатую комнату. Спросишь Окунева. Он тебе скажет, чего и где. Понял?
— Понял. Двести тридцатая комната, — восхищенно пробормотал Шмель. — Во наплодили, на свою шею.
Он поднялся на двадцать первый этаж и пошёл по правой стороне коридора, заглядывая в каждый кабинет и спрашивая:
— Окунев здесь? Здесь Окунев?
Очевидно, ввиду утреннего часа народу было много. В каждом кабинете по нескольку человек. Шмель матерился беззвучно и поглядывал на часы. До контрольного времени оставалось чуть меньше пятнадцати минут. На крайний случай он мог подняться на балкон, но это лишние хлопоты.
Шмель постучал в очередной кабинет. Тихо. Осторожно нажал на ручку двери. Заперто. Отлично. То что надо. Достав из кармана длинную, заточенную на конус 486 стальную пластину, Шмель вогнал ее между створками, налег плечом, и… дверь распахнулась. Снайпер вошел в кабинет, аккуратно прикрыл за собой дверь. Комнатка была не слишком большой и принадлежала, видимо, чиновнику средней руки. Распаковывая сумку, Шмель подошел к столу, взглянул на перекидной календарь. Самой первой записью было «10–10. Итальянцы». Итальянцы — это серьезно. Иностранцев у нас любят даже больше, чем раньше, во времена великих застолий.