Переговорщик
Шрифт:
Я пристегнулся.
– Знал бы, что ты такой копуша – не стал бы ждать, – незлобливо сказал Боря, выруливая на почти пустую трассу.
– Да что ты говоришь! И что бы ты там один делал?
Борька надавил на педали:
– Сходил бы в деревню, за самогоном. Потом напился бы в одиночку и начал бы танцевать голышом. Под луной!
– Почему под луной? – улыбнулся я.
– Ты ничего не понимаешь! – сказал Боря. – Это же романтично! Представь: ночь, костер, пустая бутыль из-под самогона… Река плещется, птицы ночные орут. И я! Один! Танцую под луной! – Он бросил на меня взгляд и звонко расхохотался: – Правда, после литра самогона я буду тот еще танцор. Комары засмеют…
Я подбросил в костерок пару сучьев потолще и, откинувшись на спальном мешке, закурил.
Вечерело. Облака медленно тянулись тонкими лепестками по небу, окрашенные заходящим солнцем в ярко-розовый цвет. В воздухе плясал табунок мелкой мошкары, перемещаясь с места на место. Носились стрижи, время от времени подныривая на скорости к воде, потом опять взмывали вверх, чуть не врезаясь друг в друга. И как они так умудряются разлетаться – ума не приложу…
– Хорошо-то как… – протянул Борька, почесав в затылке. И подпрыгнул: – Ешкин кот, клюет!
Он рванулся к спиннингу. Сделал резкую подсечку, и начал остервенело крутить катушку с леской. Спиннинг выгнулся дугой, затрещав на стыках. Крупный кто-то, однако.
Я вскочил, подхватил подсачек:
– Боря, держи его! Только не упускай!
– Не дождешься… – пропыхтел друг, воюя с катушкой. – Лишь бы этому гаду не вздумалось сорваться.
– А ты не давай!
Я залез в воду, держа подсачек в руках. Боря продолжал выводить рыбину, бледный и напряженный. И чего так переживать, подумаешь, рыбу тащит… Наконец-то мелькнул тот, кого мы пытались вытащить. Не знаю, кто это, но немаленький. Огромный хвост на мгновение показался над водой, хлопнул по поверхности и снова исчез, заставив жалобно заскрипеть несчастный спиннинг.
– Ух, ты… – выдохнул Боря. – Не упущу…
Мы все-таки выволокли рыбу. Сома. Килограмм эдак на тридцать. Он лежал на берегу, огромный, головастый, и тяжело раскрывал пасть, в которую запросто уместились бы два моих кулака.
А мы сидели рядом, уставшие, измученные, но счастливые донельзя, и курили, неспешно обсуждая трофей.
– А знаешь, какие пельмени из него вкусные… – мечтательно говорил Борька, лениво трогая голой ногой хвост сома. Рыбина недовольно отзывалась, елозя хвостом по песку.
– Пельмени – это да… Но копченый – он просто во рту тает.
– А ты умеешь коптить? – спросил Борька.
– Конечно. Дед научил. И чего там уметь-то? Прямо здесь можно закоптить.
– Да ну? – подпрыгнул Борька. – И чего мы сидим?
– Не знаю, – зашвырнул я окурок в реку. – Копай яму.
– Какую?!
– Обыкновенную. В метр глубиной. Для коптильни. А я пока подготовлю все, что нужно для этого. Нож есть?
– Да, вон, в моем рюкзаке, в левом боковом кармане возьми.
Я перевернул его рюкзак, отстегнул клапан и вытащил нож. Столовый. С закругленным концом. Из какой-то дурацкой мягкой нержавейки.
– Это что?! – изумленно спросил, рассматривая нож.
– Как что? Не видишь, что ли? Нож! – гордо сказал мой друг.
Я покатился со смеху.
– И чего смешного? – обиделся Борька. – Он, между прочим, очень даже режет все! И мясо в том числе!
– Не сомневаюсь. А я вот свой нашел. Думал, что потерял его, подзабыл, что в шкаф просто убрал.
– И где он?
Я вытащил из кармана чехол:
– Со мной, конечно. Только немного лезвие бы почистить. Не помню, чем его запачкал… – Я щелкнул кнопочкой чехла, открывая. – Кстати, а сейчас и почищу. Ты пока яму в песке здесь копай. Примерно по пояс. Потом стружек настрогаю и сома разделаю.
Борька вздохнул и достал из багажника небольшую складную лопатку. Бросил на меня несчастный взгляд и принялся неторопливо копать.
Я открыл нож. Ну, здравствуй… Жалко, что ты не умеешь говорить, хоть рассказал бы мне, где я так тебе лезвие закоптил-то. Сейчас все исправлю, ладно? Присел у воды на небольшой камень, зачерпнул мелкого речного песка и осторожно прошелся им по лезвию. Потом еще, каждый раз аккуратно ополаскивая нож в воде. Я не боялся ржавчины. Почему-то помнил, что этот нож ни разу не ржавел, будто заколдованный. И улыбнулся, когда наконец-то из-под слоя черного нагара блеснуло лезвие. Ну вот и чудесно. Я тебя запачкал, я и почищу. Извини, что забыл о тебе.
– Ух, какой… – протянул Борька, подходя ко мне. Швырнул лопату, и устало опустился рядом. – Красивый нож. Купил? Или сделал сам?
– Не помню, – сказал я, внимательно рассматривая вычищенное лезвие. Интересно, что эти знаки означают? – Ты не поверишь, но я знаю только, что он со мной очень давно. Служит верой и правдой. Только вот почему я его в шкаф убрал? Ты не в курсе, случаем? Хороший ведь нож.
– Да ты вообще сплошная загадка, – улыбнулся Боря.
Я не ответил, продолжая рассматривать лезвие. Очень тонкая гравировка. Линии, изящные и гармоничные, переплетающиеся с какими-то значками. Что-то смутно зашевелилось в голове. Я прикоснулся к значкам и вздрогнул, когда они вдруг засветились. Слабо так, почти незаметно. Но я это увидел. Только я? Интересно, Борька заметил?
– Светится… – негромко сказал я, повернув лезвие на свет.
– Что? – спросил Боря. – Что светится? Нож?
– Ага. Видишь? – поднес к нему лезвие поближе. – Вот! Смотри!
– Да ничего там не светится, Миш… Закат отразился, а тебе уже и мерещится всякая ерун… Миш, а чего это?! – вдруг хрипло спросил друг и показал на мою руку.
Я недоуменно посмотрел на друга и поднял руку:
– Чего?
И в следующую секунду завыл от боли, когда на кончиках моих пальцев вспыхнул огонек. Небольшой, почти прозрачный, он начал менять цвет, на глазах превращаясь в ярко-синий. Я прыгнул к реке и сунул руку в воду. Но это не помогло. Огонек продолжал так же спокойно гореть и под водой, обжигая кожу… Что за черт?
– Мишка, что происходит? – спросил очень спокойно бледный, как мел, мой друг.
– Не знаю… – повернулся я к нему. – Мне больно, Борька…
Стало светло. В голове нарастал шум, сначала слабый, и потом на меня обрушился шквал боли. Перед глазами замелькали картинки, цветные, хаотичные, неясные. Кто это? Что это? Отпустите меня!
Упал на колени, упершись ладонями в песок, прокусив до крови губу. Я, кажется, вспомнил…
– Мишка! – уже заорал друг…
Нож снова засветился, но уже поярче. Да, я помню…