Перехлестье
Шрифт:
– То есть мы направляемся в Капи… в храм Мораки?
– Нет. Жилище находится в другом месте.
– Но мне-то зачем туда ехать?
– Тебя требует Анара.
Жнец помолчал, размышляя. Он привык избегать откровенных разговоров. И почти всегда отвечал вопросом на вопрос, предлагая собеседнику самому додумывать ту правду, которая ему ближе. Но эта девушка… беседовать с ней оказалось настолько увлекательно и приятно, что ответы срывались с языка сами собой – искренние, не приправленные лукавством.
Грехобору повезло – его нареченная сильно отличалась от здешних
Маг встрепенулся. Мысли об Анаре напомнили ему о том, что он собирался сделать с Василисой до приезда в Жилище и что сделать забыл, увлекшись пустой болтовней. Нечто очень важное, если, конечно, Фирт правильно понял откровения девушки.
– Чуть не забыл. – Маг покачал головой, словно коря себя за легкомыслие, и остановил лошадь. – Не обижайся.
– На что? – Девушка повернулась к нему и с подозрением нахмурилась.
– Будет немного больно.
С этими словами мужчина стиснул запястья Василисы.
Жертва дернулась – его ладони были, как раскаленные сковородки, – и заорала, после чего предприняла энергичную, но безуспешную попытку если не вырваться, то хотя бы оглушить коварного обидчика.
Запястья жгло, пекло, саднило. Лиска дрыгалась и пыталась лягнуть Фирта, чтобы хоть как-то отплатить за вероломство, но вместо этого лягнула коня, и тот рассерженно заржал, переходя в галоп.
Жнец держал крепко. Боль нарастала, Василиса орала, конь мчался, и вдруг все закончилось – палящее жжение исчезло, будто его не было, а Фирт отпустил руки девушки и натянул поводья, запрещая жеребцу беситься.
Подопытная же с недоумением и обидой уставилась на запястья. Там, где прежде переплетались затейливые татуировки, помогавшие обладательнице ориентироваться в пространстве, сейчас не было ничего.
Магия вытравила узоры, оставив лишь легкое покраснение.
– Вот что ты натворил?! – рассердилась девушка. – Ты хоть знаешь, как больно их наносить и как противно, когда они подживают и зудят, а потом болячка отваливается? А? Что молчишь? Зачем ты это сделал?
– А для чего мне нужно, чтобы ты знала, куда идти? – вопросом на вопрос ответил Фирт и замолчал, давая понять, что больше разговоров не будет.
И действительно, весь оставшийся путь они провели в тишине. Лиска была обижена и разозлена, а Жнец вполне логично считал, что время разговоров истекло.
Прозрение
Шахнал бросал косые пристальные взгляды на бредущую рядом магессу. Сказать ему было нечего, но взор против воли возвращался к молчаливой спутнице. Тонкая девушка плелась, глядя вперед и при этом ничего перед собой не видя. Она спотыкалась, оступалась, подворачивала то одну ногу, то другую и была похожа на шарнирную деревянную куклу, у которой разболтались крепления. Вроде и не сломанная, но при этом все равно какая-то неисправная.
Но что больше всего настораживало бывшего жреца – девушка улыбалась. На ее лице застыла отстраненная, лишенная всякого выражения полуулыбка, которая вкупе с неровной спотыкающейся походкой придавала Повитухе вид безумный и страшный.
Они шли уже пятые сутки. Спали под открытым небом, ели то, что Шахналу удавалось выспросить в попадавшихся на пути деревнях. Иногда им давали черствый хлеб, иногда остывшую, слипшуюся кашу, пару раз ребятишки потчевали их грязной, только что вытащенной из земли репой.
Спутница Шахнала не проявляла интереса к еде. Она жевала то, что он ей приносил, безо всякого интереса, а смотрела в пустоту. Они не разговаривали. Не перебросились даже парой слов. И он не просил ее заходить с ним в поселения, зная, как отнесутся люди к появлению у своих жилищ магессы. Она всегда оставалась на дороге одна. Садилась куда-нибудь в тень под дерево или просто в траву и перебирала складки запыленной юбки, словно искала на ветхих заплатах таинственные письмена.
Иногда она улыбалась каким-то своим мыслям. Улыбалась этой страшной застывшей улыбкой. Если они шли, то в эти мгновения она обычно ускоряла шаг и чуть ли не бежала, а если ели, то переставала жевать и прикрывала глаза, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя.
Днем путники не отдыхали, останавливались на ночлег, только когда опускались сумерки, и поднимались в дорогу с первыми лучами солнца. Они устали, вымотались, были грязны и истощены. Но упрямо шли к заветной цели. Повитухе странствие давалось легко. Она была, словно дикий зверь, который привык насыщаться тем, что пошлют боги, или вовсе ложиться спать голодным прямо на земле.
А вот мужчине приходилось несладко. Он, хотя и посвятил жизнь посту и молитве, все же не был так закален, как шагавшая рядом с ним девушка. Его терзали голод, холод, усталость, невозможность помыться и лечь спать пускай и на твердом, но все же человеческом ложе. Здесь же кроватью служил ворох травы или веток, от земли тянуло сыростью, утренний туман заставлял съеживаться от влажности и холода…
Аринтма давно осталась позади. Под ногами странников вилась дорога, ведущая к Третьему причалу. Они доберутся до него через седмицу, если не будут сбавлять шага. И там лодочник повезет их к Началу Неба – так называлось место, к которому ходило лишь одно утлое суденышко с двумя узкими прямоугольными парусами: белым и серым.
От Начала Неба идти придется недолго. Но просто так на Перехлестье не попасть. Эти земли принимали только тех, кто действительно нуждался в них. Нуждался сильнее, чем в жизни.