Перекоп
Шрифт:
Южный фронт получал все новые и новые пополнения. На Каховском плацдарме было уже тесно от войск. Массами шли красные добровольцы, прибыла на плацдарм сформированная в Казани Ударная огневая бригада, хорошо экипированная, хорошо оснащенная, с минометами, огнеметами, которых раньше здесь не было.
«Ударники» выделялись среди других не только своими новыми шлемами с ярко-красной звездой, но и хорошей выучкой и крепкой товарищеской спайкой, несмотря на то что у них в бригаде было полное смешение языков: там можно было услышать русских, украинцев, татар, вотяков, чувашей…
Осенью красные войска Южного фронта уже имели значительный перевес в живой силе, в пехоте. Однако Врангель по-прежнему еще сохранял преимущество в кавалерии, броневойсках, в частности в танках — этом новейшем и грозном
Тринадцатого сентября Первая Конная двинулась походным порядком на юг. Ей предстояло преодолеть расстояние почти в семьсот километров, пройти эти сотни километров по разбитым осенним дорогам с разрушенными мостами на усталых от беспрерывных переходов лошадях, к тому же пройти как можно быстрее. Сам Ленин в эти дни следил за переходом Первой Конной и призывал для ускорения марша принять все меры, «не останавливаясь перед героическими».
С того дня как Первая Конная двинулась Правобережной Украиной на юг, тревога не покидала белые штабы. Врангель и его генералы отлично понимали, кто идет против них: лучшая конница мира. Нетрудно было догадаться, какой опорой явится для Первой Конной Каховский плацдарм, если до ее прихода его не ликвидировать. Врангель не терял времени. Пользуясь тем, что державы Антанты опять усилили свою помощь поставками новейшей боевой техники, а также пополнив свои корпуса переправленными из Франции военнопленными, белый вождь решил одним молниеносным ударом покончить с красными на юге, разгромить их раньше, чем здесь появятся передовые эскадроны Ворошилова и Буденного.
Поскольку неоднократные попытки взять Каховку в лоб не увенчались успехом, Врангель решил уничтожить Каховский плацдарм другим способом. Замысел его состоял в том, чтоб повторить маневр красных и создать у них в тылу, по ту сторону Днепра, свой плацдарм. С лихорадочной поспешностью разрабатывался белой ставкой план Заднепровской операции, признанный истинным стратегическим шедевром Врангеля. Разработанный во всех подробностях, план этот не оставлял места для сомнений в его успешном осуществлении: первым ударом отрезают Каховский плацдарм от его тылов, а затем двойным натиском — с тыла и с фронта — ликвидируют его, превращают в братскую могилу. Окружив и уничтожив красных у Днепра, врангелевские корпуса соединяются в районе станции Апостолово и оттуда развивают удар на запад, в глубину Правобережной Украины, навстречу западным союзникам — Пилсудскому, Петлюре или кому бы там ни было.
Уже наступала осень. Пожелтели плавни днепровские. Днепровские плавня — это целый край с прибрежными лесами, заливными лугами, с тихими озерами, заводями и протоками, где еще запорожцы ловили бреднями рыбу, и от самих названий здешних — «Скарбное», «Подпольная», «Базавлук» — веет тайной давних запорожских легенд…
Широк и чист тут Днепр, и в самом деле, как небо разлито по земле. Море — рукой подать, и течет он не торопливо, величаво, разливаясь тысячью рукавов, застаиваясь в лиманах и заливах, омывая плавни и песчаные мели, да в кудрявых столетних вербах острова. Полно тут рыбы, видимо-невидимо дичи. До середины лета стоит в плавнях днепровская вода, а когда спадет, на удобренной плодородным илом земле крестьяне разводят огороды, и растет здесь тогда картошка — из каждого куста по ведру выкапывают, наливаются тыквы, что и не обхватишь. Осень в плавнях тихая, спокойная. Беззвучно роняют вербы пожелтевший лист на чистые, неподвижные плесы. Густо синеет небо и вверху и внизу. Не слышно ни голосов людских, ни птичьих песен в зарослях, хотя птицы, отяжелевшие за лето, спускаются здесь целыми стаями, чтобы перед отлетом на юг отдохнуть на плавневых, далеких от гула войны озерах. Но вот война ворвалась и сюда, на десятки верст затрещали вдоль Днепра плавни, поднялись среди ночи птичьи стаи, напуганные гомоном людей и конским ржанием… В ночь на девятое октября в районе Ушкалка и Бабино через Днепр внезапно переправились два врангелевских корпуса — конный и армейский — и сразу же повели наступление
Два плацдарма образовалось теперь: один на левом берегу Днепра — красный, другой — на правом — белый. Примерно равные по значению, так как каждый из них угрожал всему тылу противника. Какой из них выстоит, какой дольше удержится? Это теперь зависело уже от того, чьи нервы окажутся крепче… Кровопролитные, жестокие завязались бои. Над плавнями и по всему Заднепровью, от Хортицы до Никополя и ниже не смолкал гул канонады.
Одновременно с ударом по Заднепровью врангелевцы повели наступление и в лоб на Каховку, бросив на защитников плацдарма свою самую грозную силу — танки.
Впервые шли танки по этой земле. Шли старинным перекопским трактом, тем самым, по которому гнали когда-то с Украины полонян татары; кошевой Иван Сирко с запорожцами вызволенных пленников по нему из ханской неволи выводил; по соль здесь ходили в Крым чумаки и, скошенные чумой, умирали в степи на безводье у шляха, обратив глаза к небу, к орлам.
Старинным этим шляхом грохочут теперь танки от Перекопа на север. Стальные громыхающие чудовища, они движутся в степь, как воплощение самой войны, ее слепой, все подминающей под себя силы. Сторонятся их чабаны в степи. Напуганные громом, люто лают на них чабанские помощники — овчарки. Вечером танки входят в Чаплинку, и гудит под ними земля, и звенят по всему селу стекла, и, испуганно выглядывая из окон, матери открещиваются, как от нечистой силы, от насланных сюда панами стальных этих страшилищ. В Чаплинке танки делают остановку. Выстраиваются возле церкви, на той самой площади, где недавно происходил парад, служили молебен и в тучах поднятой ветром ныли стояли, преклонив колени, корниловские полки, врангелевские генералы и иноземные атташе. Молились и вымолили: вот они, стальные горы, здесь, на площади, — такая заденет хату, так и хату развалит, не то что солдатский окоп.
Экипажи сплошь офицерские, одеты в хром, держатся самоуверенно, высокомерно. Перед тем как двинуться дальше, раскупоривают шампанское, весело чокаются:
— До завтра в Каховке!
Распив шампанское, разбегаются по танкам, исчезают в их бронированных чревах и выводят их снова на шлях, чтобы, нестерпимо проскрежетав через село, вонючим чадом прочадив поля, явиться на рассвете в осенней, первым инеем посеребренной степи под Каховкой…
На плацдарме, несмотря на ранний час, никто не спал. Танков еще не было видно, но по отдаленному грозному гулу, что все явственнее надвигался из глубины подернутой предрассветной мглой степи, тысячи притаившихся в окопах бойцов догадались: это они!
— Танки! Танки!!! — тревожным перекликом прокатилось от передовых позиций до запасных, от запасных до Днепра, до самых переправ.
Черные дни переживал плацдарм. Каждый из бойцов знал, что опасность теперь удвоилась. Ждать нападения теперь приходилось не только со стороны Перекопа, но и оттуда, из-за Днепра, где сейчас ведутся ожесточенные бои с врангелевцами, которые несколько дней назад форсировали реку и громят теперь красные тылы. Известия, одно тревожнее другого, доходили оттуда. Часть войск, в их числе Латышская дивизия, была снята с плацдарма и брошена куда-то под Никополь в поддержку полкам, ведущим борьбу с переправленными Врангелем через Днепр корпусами. Между двух огней оказался плацдарм.
О возможности танковой атаки бойцы давно уже были предупреждены. Командиры и комиссары, в большинстве своем и сами не видевшие танков, рассказывали о них бойцам, учили бороться с ними. Могучее чудовище, это так, но слепое. Броня на нем в палец, а то и больше, но и в броне есть щели… Правда, хотя знали бойцы и о толщине брони, и о уязвимых местах, и о «мертвом пространстве» возле танка, где его огонь тебе уже не страшен, однако, когда эти стальные громады двинулись из степи на линию укреплений, не у одного из бойцов пробежали мурашки по телу.