Перекресток для троих
Шрифт:
– Это я... уважаю!
– говорит Эдик.
– Это - начало! Тут вот халтурец подвернулся, - как бы извиняется он за "Волгу".
– Дел еще на минуту. А дальше я ваш слуга.
"А слуга всегда лукав с господином", - думаю я, но замалчиваю эту мысль.
Из ямы вылезает Игорь. Комбинезон, припорошенное мелкой крупой грязи лицо, на шее, на цепочке, - серебряный доллар. Вместо нательного креста, что ли?
– Лакать потом будешь, - говорит он напарнику.
– "Волгу" выгоняй, "жигуль" ставь. Крышку багажника сменил? Резак наладил?
– Крышку багажника!
– возмущается Эдик,
"Волга" и мой "жигуль" меняются местами. Игорь моет руки в алюминиевой плошке с соляркой. Эдуард прилаживает к шлангам горелку. Я накрываю газеткой пыльную покрышку, прислоненную к стене, сажусь на нее и приступаю к роли наблюдателя-белоручки.
Начинается работа. Стук, звон - и смятое крыло мало-помалу обретает надлежащую форму. Эдик прикручивает новую крышку багажника, косясь на бутылки. Наполненные, они его раздражают. Но командир суров. Я сижу скучая. Думаю о Марине. Последнее время я очень много о ней думаю. Вспоминаю, как отвез ее в театр, как целовал в машине, в сотый раз краснея за себя: ну наглец, ну дурак нетерпеливый! А... может, и ничего, что так вышло? Может, рассмотреть это дело юмористически? Что за напасть! Я, кажется, втрескался в нее. Глупость, естественно. У нее муж, насколько знаю - не первый, сексуальной озабоченности в ней не замечаю, и наверняка она из тех, кто понимает, что счастье женщины не в авантюрных увлечениях, а в семье, в заботе о ней и в ее упрочении. Интересно, развелся бы я с женой ради нее? Да. Конечно.
– Ну вот, крыло есть, - говорит Игорек.
– Шпаклевочки, и все дела. Теперь - панель...
У ворот гаража Эдик ведет торг с хозяином "Волги".
– Полтинничек, мужик, полтинничек, - доносится его развязный бас.
– Ты чего? Амортизатор заменили, так? Потом трапецию, так?
Позвонить ей? Допустим, имею право. Дальше? Куда-то пригласить? Куда? В театр? Как же, оригинальное приглашение... В кино? Еще чище! Погулять? Минус двадцать восемь. Ресторан? Пошло, да и денег нет. Домой? С семьей, мол, не желаешь познакомиться? С тещей, там... К Козлу? Бред. В этом прокуренном и убогом логове я сам если и бываю, то после крупных огорчений или диких поддач, когда депрессия и на все наплевать.
– Ну чего, может... полечимся, мужики?
– осторожно предлагает Эдик, шпаклюя крыло.
– Только если с закуской, - соглашается Игорь.
– А то развезет. Родители в санаторий укатили, жратвы уже два дня нет...
Эдик достает хлеб, лук, колбасу, вскрывает банку с огурцами, ставит рядом с бутылкой стакан и две фаянсовые кружки.
– Только не из кружки, - заявляю я и отбираю у Эдика стакан.
– Не могу из чайной посуды.
– Аристократ, - уныло роняет Игорь.
Мы пьем ледяную, с мороза безвкусную, как дистиллят, водку.
– Я вот когда на Дальнем Востоке...
– рыгая и морщась, говорит Эдик, мы там спирт из плафонов киряли - посуды не было. Матовые такие плафоны... Ну лампочки где. Чего кружки, плафон! Ого! Литр. Не, два с полтиной. Тара. Да... Спирт теплый - реакция с водой... Песчинки на дне, фуфель какой-то... С души воротит!
– И его передернуло от воспоминаний.
Нас с Игорьком тоже как током хватило. В это время в гараж вошел хозяин "Волги" - улыбчивый толстячок пенсионного возраста с удивленным выражением лица.
– Рекламация, - смачно плюнув, сказал Эдуард.
– Ну, чего не нравится?
– Вы знаете, - поведал толстячок, смущаясь, - что-то у меня стуки какие-то, забыл вам сказать... Внизу.
– Понятно - не наверху, - сказал Эдик лениво.
– Не под облаками. Отдельная работа...
– Конечно. Я заплачу!
Эдуард мигом исчез. Толстячок присоединился к нам, рассказав страшно тупой анекдот. Юмор мы с Игорем восприняли холодно, но он смеялся за всех долго и всхлипывая.
Вернулся Эдуард, обозрел компанию бесшабашными своими глазами.
– Смеяться, право, не грешно, - выразился он в сторону толстячка, - но тут уместнее минута скорбного молчания...
– И захохотал от собственного остроумия. Продолжил: - Крестовины у тебя накрылись, кореш.
– Но их месяц назад... меняли!
– изумился клиент.
– Значит, так меняли, - степенно заметил Эдуард.
– Такие мастера. Знать надо, кому доверяешься. Нет чтобы подъехать к Эдику и горя не ведать, нет шатаешься по ханыгам и имеешь не кардан, а туфту!
– И он хлопнул обескураженного собеседника по животу, издавшему звук спелого арбуза.
– Гони тачку через бокс, на яму. К нему, - он вытянул подбородок, указывая на Игоря. И готовь четвертной.
Когда серьезно озабоченный толстячок удалился, он, возбужденно блестя зрачками, зашептал Игорю:
– Крестовины у него - колоссален-великолепен. Шлицы бьют. Пяток гвоздиков вгоню между ними, и все дела. Походит! Тот пожал плечами, возвращаясь к ремонту моего автомобиля. Мне стал остро неприятен Эдуард. Вообще захотелось вырваться отсюда. И то ли под влиянием алкоголя - стало жизненно необходимо встретиться с Мариной. Сегодня же.
– Эй, мастер, - сказал я Игорю.
– Дай ключ от квартиры. Надо - позарез. Ты ведь тут целый день возиться будешь?
– Чего ж ты раньше-то?
– с пониманием отозвался он.
– Бери. Ничего девочка?
– Лучше не бывает.
– Любовь как рыбалка, - изрек он, передавая мне брелок с ключом. Клюнуло - тяни рыбку. Не клюнуло - сматывай удочки.
Вскоре, как вор шмыгнув в подъезд, я поднялся на свой этаж и, оглядываясь на дверь родной квартиры, отпер дверь квартиры соседа. Набрал номер ее телефона, оглядывая интерьер; портреты родителей Игоря на стене пришла мысль временно убрать...
Падший я тип... Но с претензиями, сволочь.
Ее голос.
– Марина?
Весь подбираюсь. Нервы - перетянутые струны. Аж звон под темечком. Сжимаю трубку, как рукоятку ножа перед дракой, в горле - одышка, а голос спокойный, ровный, насмешливый, не мой голос: нахожусь, мол, дома, в скуке беспечного выходного дня, болею - давление, мечтаю увидеться, но удобно ли выступить с приглашением посетить такого ординарного, почти безвестного, этакую знаменитую, осиянную славы лучами, признанную широкими массами трудящихся и бездельников... Не верю барабанным перепонкам своим: придет через час! Ну... дела!