ПереКРЕСТок одиночества
Шрифт:
– Добрый день – прозвучало слишком хрипло.
Неуверенно. Не пойдет.
– Добрый день.
Уже лучше.
Хорошо. Пригладив отросшие волосы, я зашагал к перекрестку, мысленно сетуя, что не успел сбрить бороду ножом. Заточка у него неплохая, у меня теперь есть мыло. Наощупь бриться и раньше приходилось. Но не успел – занимался другими делами. Познавал мир и прогрессировал.
– Добрый день – повторил я, растягивая губы в легкой приветственной улыбке – Добрый день. Добрый день.
Я двигался к своей первой встрече с другим узником. И хотел выглядеть уверенным в себе и спокойным.
Я
Никто и никогда не должен принять меня за слабака и труса. Никто и никогда.
– Добрый день. Добрый день – повторял я. И с каждым шагом мои слова звучали все более уверенно. Плечи расправлены, спина выпрямлена, голова поднята, подбородок чуть вперед, ни в коем случае не смотреть исподлобья, руки держать расслабленно вдоль тела, не оттопыривать локти как мальчишка-забияка – Добрый день. День добрый вам. Добрый день.
Приостановившись у перекрестка, я глянул налево, затем направо. Зеленый огонек горел справа. Значит и мне туда.
– Ну… начнем, пожалуй – вздохнул я и свернул направо – Добрый день… добрый день…
Глава 7
Часть вторая.
Репутация.
Глава седьмая.
Первая встреча.
Одернув плащ, я глубоко вздохнул и потянул за торчащий рядом с «окном» рычаг. Тот, что не поддавался моим усилиям.
«Спокойствие, деловитость, уверенность в себе» - произнес я мысленно.
И успел придать лицу соответствующее выражение.
Железная плита громыхнула, вздрогнула и поползла вверх. Делала она это достаточно медленно. Сначала плита обнажила полосу светлого металла, снабженную пазом. Потом показалась светлая щель, становящаяся все шире. И вскоре я увидел сухую кисть руки, намертво вцепившуюся в рукоять трости. Рукоять в форме некой хищной птицы. Увидел бесформенные широкие штаны. Затем полы пиджака. Щель все ширилась. Показались впалый живот и грудь прикрытые футболкой с эмблемой футбольного клуба. Кажется Спартак… я не фанат футбола. Но эту символику видел частенько в барах и телевизоре. В вороте футболке, как сухой цветок в широкогорлом кувшине, торчала тощая шея, обмотанная шарфом. Плечи согбенны, подались вперед. На лацкане пиджака прицеплен значок. С лязгом плита замерла, полностью открыв квадратное окно. Между мной и им стекло. Два стекла, если выражаться точнее – его и мое. Стекла вплотную друг к другу, щели почти нет. Между стекол стекает мутный тягучий ручеек – что-то льется с его или моей крыши. Внутри ручейка много черных точек. Некоторые из них, кажется, дергаются…
Но пока мне не до ручейка. Я смотрю сквозь стекло. На первого человека, увиденного мною за долгое время одиночества.
Он…
Старик.
Дряхлый. Древний старик. Лицо изборождено глубокими морщинами. На переносице старые очки перемотанные изолентой. Невероятно толстые линзы. Из-за них смотрит пристальный взгляд глаз, что давно потеряли природный цвет, приобретя взамен желтые белки. На щеке косо прилеплен пластырь.
Старик глядит на меня без удивления. Но с интересом.
Сразу становится ясно - он знал, что прежний сиделец мертв. Он знал, что его встретит другой узник.
И сразу становится
Эта пауза и мне на пользу. Я соскучился по людям! Я одиночка по натуре. Но сейчас с изумлением ощутил, насколько сильно соскучился по людям. Смотрю на дряхлого деда чуть ли не с радостью. Готов слюну пустить от щенячьего восторга.
Надо держаться. Помнить о репутации. Помнить о своей цели.
Я дал ему полминуты. И, памятуя о том, что встречи не бывают долгими, начал первым, молясь, чтобы он знал русский язык:
– Добрый день.
– Добрый – скрипуче ответил старик и подался вперед, сильнее налегая на трость.
Его поза говорила о многом – о гордости, о прежней могучей силе, некогда наполнявшей его тело. И о сильной боли, что наполняла его тело сейчас. Старик страдал. Уверен в этом. Поза скованная. Пальцы на трости побелели. Вот палка стукнула, он поставил ее перед собой, оперся о нее обеими руками. Лицо на долю секунды отразило облегчением. Он странно повел тазом – будь я не в своем уме, предположил бы, что он виляет задом в попытке соблазнить меня. Но тут объяснение проще – у него что-то с тазовыми костями или поясницей. Пытается найти позу не причиняющую боль. Скорей всего большую часть времени он проводит лежа. И встает только для того, чтобы дернуть рычаги и явиться на встречу с другими сидельцами. При этом изо всех сил старается не показать, насколько сильно ему больно.
– Я недавно сюда прибыл – продолжил я, избегая таких слов как «попал», «вляпался», «очутился», «оказался» и других подобных, говорящих о моем принудительном сюда водворении. К чему мне выставлять себя жертвой? – Рад знакомству.
– Недавно – пробормотал старик.
Я постарался заглянуть ему в рот. Большей части зубов нет. Но говорит отчетливо. Перевел взгляд за спину деда. Там коридор. Внешне ничем не отличается от моего. Кирпичные стены, пол, потолок. Но у него у стены навалены какие-то узлы и свертки. Много скарба?
– Как недавно? Как зовут? – продолжал допрос старик.
– Да буквально вчера – улыбнулся я – А долго окна будут открыты? А то время идет. Может вам надо что-то кому-то передать налево? Помогу.
«Передать налево», «передать направо» - сленг местный. Касающийся окон – правого и левого. Судя по скудным пометкам, кресты-кельи двигались этаким строем. Шли параллельно друг другу. Вроде бы. Я еще толком не разобрался. Но суть проста: «перепрыгнуть» меня, чтобы «причалить» к моему соседу слева старик справа не мог. А я в свою очередь не могу «перепрыгнуть» старика. Соседям придется взаимодействовать, если они хотят что-то передать дальше по цепочке.
Слово «причалить» тоже встречалось в финансовых записях.
– Вижу что-то ты уже знаешь – на лице старика мелькнуло и пропало разочарование – Уже чалился с кем-то? С кем-то слева? Или справа? Чего молчишь? Отвечай, салага! – внезапно взъярившись, старик ударил тростью о пол и тут же охнул, согнулся пополам, протяжно застонал. Следом опустился на колени, держась за трость.
«Салага» - повторил я про себя. А вслух произнес совсем другое:
– Не чалился. Вы первый. Вижу вам нехорошо?