Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Гриневский Олег Алексеевич

Шеварднадзе рассмеялся:

— Это в Вас переговорщик говорит, негоциант от дипломатии. А тут нужен широкий политический подход — Михаилу Сергеевичу, Советскому Союзу, нужно создать новый имидж в мире, и мелочиться здесь нельзя.

Меня беспокоит другое — наши отношения с военными. Вы находитесь с ними в постоянном общении. Скажите, удалось нам сломать их сопротивление? Ведь то, что сейчас делается, это только начало. Нам нужно будет серьезно заняться расчисткой всех заторов, оставшихся от прошлого, чтобы построить нормальные цивилизованные отношения с Западом.

Я откровенно ответил, что отношения с военными складываются ненормально. Они строятся на том, чтобы

их сломать, а не убедить. На экспертном уровне существуют хорошие связи, но выше их уже нет. Был эффективный канал первых замов — Ахромеев и Корниенко, но теперь он не работает. Министр обороны Соколов [147] устранился от решения военно— политических проблем — даже на Пятерки не ходит. А с Ахромеевым у МИДа прямых контактов нет. Поэтому получается так: встречаются эксперты, но если они не договорятся, то военных «ломают» уже на высшем уровне Горбачев — Зайков. Средний уровень не работает. Взять тот же вопрос об учениях ВМС. Ахромеев разумный человек с цепким умом, и когда на Пятерке ему объяснили, что к чему, он согласился. А почему бы это не сделать до Пятерки? Раньше Громыко постоянно встречался с Устиновым и Андроповым. Они обсуждали все проблемы, договаривались между собой, а потом давали указания своим замам, и переговорщики готовили позиции...

147

Министр занимал еще более жесткие позиции, чем маршал Ахромеев, и нередко упрекал, что тот идет на «недопустимые уступки».

По мере того, как я это говорил, лицо министра из доброжелательного делалось холодно— каменным. Не дослушав, он прервал меня:

— Возврата к прошлому не будет, —сказал он резко, а сильный грузинский акцент, от которого Эдуард Амвросиевич так никогда и не избавился, придавал особое значение его словам. — Ми нэ врэменное правительство. Ми взяли власть в свои руки и будэм ее удэрживать по крайней мере до конца нынэшнего тысячелетия.

С этого диалога наши отношения с министром стали резко портиться. А тут еще встреча с экспертами подлила масла в огонь. Шеварднадзе не обманул — он, как обещал, пригласил наших экспертов, когда были готовы директивы к очередному, уже 1Х раунду переговоров. Но эксперты, воспользовавшись встречей, стали выкладывать министру все свои проблемы и заботы. Их можно было понять. На этих днях они должны были вылетать в Стокгольм и там сесть за стол и начать редактирование текста соглашения.

Министр, естественно, не знал деталей и откровенно злился, отделываясь общими и высокопарными фразами о необходимости широкого и непредвзятого взгляда на переговорах. В общем, расстались недовольные друг другом. Когда прощались, Шеварднадзе кивком головы указал мне остаться.

— Вы что, специально устроили весь этот спектакль? —гневно спросил он.

Я ответил, что он сам хотел поговорить с экспертами. Их беспокоит, что у нас нет разработанной, глубоко эшелонированной позиции, когда вся делегация и каждый эксперт знает свой маневр, пределы возможного и невозможного. Один только пример. Сегодня нам дали разрешение снизить потолок уведомлений с 20 до 18 тысяч человек. Эта цифра явно для начала торга. А что дальше? Американцы, к примеру, предложат 6 тысяч человек. Мы что, опять будем входить в ЦК и просить сократить на 2 тысячи, а потом еще на 2 тысячи? Почему заранее не определить, что интересам нашей безопасности отвечали бы рамки в пределах, скажем, 10 — 18 тысяч человек. Ниже него опускаться нельзя. Будет выше — вам спасибо. Но в этих пределах делегация может вести торг и разменивать одно на другое.

— Вот Вы и займитесь разработкой этих позиций, а не перекладывайте это на меня,– холодно резюмировал министр. —

Пишите.

Г Л А В А 10

ОПЯТЬ КТО — КОГО

В Стокгольме советская делегация с нетерпением ждала встречи с послом Берри, хотя и виду не подавала. После Заявления Горбачева 15 января мяч был в американских воротах. В Вашингтоне шла межведомственная борьба — что ответить Горбачеву, и в этой ситуации посол высовываться не хотел.

Поэтому встретились мы только 3 февраля через неделю после открытия очередного, девятого раунда переговоров в Стокгольме. Мягко улыбаясь, Ричард Берри сказал, что в Вашингтоне с интересом ознакомились с советскими предложениями и сейчас там готовят ответ. Это были дежурные, ничего не значащие слова, которые в таких ситуациях обычно говорят дипломаты. Тогда я надавил:

— Свою часть пути мы прошли. Горбачев объявил о готовности переноса ВМС. Как насчет американского обязательства в отношении ВВС?

— О чем ты? —сделал вид, что не понимает, Берри.

— О нашей беседе в конце седьмой сессии, в середине октября, о размене ВВС на ВМС.

— Ах, ты об этом? —широко улыбнулся Берри. — Но это было так давно. Поезд уже ушел. Да и ты все это время ни разу не поднимал этот вопрос.

По законам дипломатической торговли все было правильно. Уступка уже лежала у американцев в кармане. К тому же пробный шар, пущенный тогда Берри, так и остался без ответа, а три месяца спустя вдруг обернулся инициативой Горбачева, публично провозгласившего о таком переносе.

На встрече в Брюсселе, — продолжал в том же доброжелательном тоне американский посол, — страны НАТО обозначили следующие четыре области разногласий, которые требуют первоочередного внимания на переговорах:

1. Ключевой вопрос — это инспекции на местах.

2. Предоставление информации о дислокации вооруженных сил, которая позволит судить, что является обычной или, наоборот, необычной военной деятельностью.

3. Решение проблем ВВС и ВМС в соответствии с мандатом конференции.

4. Отказ от ограничения военной деятельности. Речь может идти только об обмене ежегодными планами.

Конечно, это был откат от наших прежних договоренностей. По— видимому, дотошные специалисты в Брюсселе, когда внимательно ознакомились с Заявлением Горбачева, обнаружили много неясных моментов, объединенных многозначительной и непонятной пока концепцией «нового мышления». Но они увидели, что Советский Союз сделал ряд подвижек, причем значительных: впервые заговорил о «нулевом варианте» по РСД в Европе; пошел на перенос военно— морской деятельности на второй этап конференции в Стокгольме; и даже согласился на инспекции по химии и ядерным испытаниям. Что это — начало оттепели в замороженной почти на десятилетие советской позиции? Или очередной пропагандистский трюк?

Естественно, первая реакция специалистов в Брюсселе была подождать и посмотреть. Тем более, что в Москве на подходе XXVII съезд партии. А на таких съездах обычно происходят перемены. Если начался пересмотр советской позиции по контролю, почему не попытаться выдавить инспекции и для Стокгольма? А перенос военно— морской деятельности уже фактически обеспечен. Теперь надо попробовать отстоять ВВС. Это была нормальная дипломатическая реакция — на их месте мы поступили бы точно так же.

Но что оставалось делать советской делегации? Пришлось ужесточать позиции и показать, что мы не отступим ни на шаг. Тем более, что директивы не позволяли ничего другого. А перенос ВМС — это еще не факт. Он может состояться только при условии охвата мерами доверия всей деятельности ВВС. Причем само понимание о переносе должно быть оформлено в виде какой— либо зафиксированной договоренности.