Перелом
Шрифт:
Я слегка передернул плечами, пытаясь унять боль. Он внимательно наблюдал за мной, но не произнес ни слова.
– Ну что же, – сказал я. – Кто он? Толстяк замялся.
– Ему восемнадцать лет, – ответил он.
– Восемнадцать!.. Он кивнул.
– Ты дашь ему лучших лошадей, а на скачки в дерби – Архангела.
Невозможно. Абсолютно невозможно. Я посмотрел на пистолет, покоящийся на великолепно сшитых брюках. И промолчал. Мне нечего было сказать.
– Завтра он придет в ваши конюшни. – В голосе толстяка слышалось удовлетворение победой. – Ты наймешь его. Пока
Неопытный наездник на Архангеле.., просто смешно. Настолько смешно, что он похитил меня и угрожает убить, чтобы доказать серьезность своих намерений.
– Его зовут Алессандро Ривера. – На мгновение задумавшись, он добавил самое существенное:
– Это – мой сын.
Глава 2
Очнулся я на голом полу обшитого дубовыми панелями кабинета в Роули Лодж. Я лежал на животе. Одни неудобства. Ну и ночка!
Постепенно сознание прояснилось. Одеревеневшее тело, холод, путающиеся мысли – как после наркоза...
Наркоз...
Отправляясь в обратный путь, они любезно не стали бить меня по голове. Толстяк кивнул американцу, и тот, не доставая резиновой дубинки, быстро сделал мне укол в предплечье, после чего мы молча сидели примерно четверть часа, а затем я внезапно потерял сознание и абсолютно не помнил, как очутился дома.
Кряхтя и постанывая, я принялся себя ощупывать. Похоже, все было на месте и без видимых повреждений. Относительно, конечно, потому что, встав на ноги, я понял, что благоразумнее будет сесть в кресло. Я положил локти на стол, голову на руки и стал ждать.
Небо за окном посерело, предвещая приближение ненастного дня. Оконные стекла понизу покрылись корочкой льда. Я продрогло костей.
Мысли мои, казалось, тоже замерзли. Я помнил только, что именно сегодня меня должен осчастливить своим визитом Алессандро Ривера. “Может быть, – устало подумал я, – он унаследовал комплекцию отца, и тогда вопрос о его участии в скачках снимается сам собой. А если нет, с какой стати его папаша стрелял из пушек по воробьям? Почему не пошел обычным путем и не отдал сына в ученичество, как это принято у всех нормальных людей? Потому что он не нормален, потому что сын его не обычный ученик и потому что ни один нормальный ученик не помыслит начать свою карьеру скачками на фаворите в дерби”.
Я задумался, как на моем месте повел бы себя отец, не лежи он на вытяжении со сложным переломом большой берцовой кости. Во всяком случае, он последовал бы за бандитами не сопротивляясь, с гордо поднятой головой. И тем не менее ему тоже пришлось бы решать, действительно ли толстяк намеревается уничтожить конюшни и каким образом он собирается выполнить эту угрозу.
Два вопроса, ответить на которые не представлялось возможным.
Я не мог рисковать чужими конюшнями. И лошадьми, стоящими шесть миллионов фунтов стерлингов. У меня были свои интересы в жизни, своя работа.
Я не мог переложить решение на плечи отца: он слишком плохо себя чувствовал, и я вообще не хотел ему рассказывать о происшедшем.
Я не мог теперь подыскать
Я задержался в конюшнях отца несмотря на то, что меня ждала очередная командировка. Оставить конюшни было не на кого – помощник отца сидел за рулем того самого “Роллс-Ройса”, в который врезался грузовик, и сейчас лежал без сознания в одной больнице со своим хозяином.
Итак, проблема. “Но ведь решение сложных проблем – моя работа, – иронически подумал я. – Когда дело у предпринимателей не идет как надо, появляется дело у меня”.
На данный момент ничего не могло выглядеть мрачнее, чем мое будущее в Роули Лодж. Дрожа всем телом, я осторожно распрямился, выполз из-за стола, добрался до кухни и сварил кофе. Нельзя сказать, что он сильно на меня подействовал. Доковыляв до ванной комнаты на втором этаже, я соскоблил бритвой отросшую за ночь щетину и бесстрастно посмотрел на запекшуюся на щеке кровь. Помылся. Небольшая царапина от дула пистолета подсохла и начала заживать.
Из окна сквозь голые ветки деревьев были видны сверкающие фары машин, снующие взад и вперед по Бэри Роуд. Водители, сидевшие в теплых коробках на колесах, жили в ином измерении, так как считали, что похищения и шантаж касаются каких-то других людей, а к ним не имеют никакого отношения. Невероятно, что я попал в число этих других.
Морщась от боли во всем теле, я посмотрел в зеркало на свои опухшие глаза и задумался о том, что теперь мне придется плясать под дудку толстяка. Оставалось утешаться тем, что из молодых побегов, гнущихся от штормовых ветров, вырастают дубы.
Да здравствуют дубы!
Проглотив несколько таблеток аспирина, я перестал дрожать и надел брюки для верховой езды, сапоги, еще два пуловера и толстую куртку. Несмотря ни на что, нельзя было забывать о конюшнях.
Здания конюшен располагались по обе стороны выводного манежа, на который не пожалели места в 1870 году и который спустя сто с лишним лет не устарел и не потерял своего значения. В те далекие времена комплекс состоял всего из двух зданий, расположенных друг против друга, в каждом из них помещалось по три конюшни на десять денников. В дальнем конце манежа, подобно стене, соединяющей эти два здания, находилась фуражная, двойные ворота и просторная инвентарная. Когда-то ворота открывались прямо в поле, но как только к отцу пришел первый успех, он выстроил две новые конюшни на двадцать пять денников, которые образовали еще один небольшой манеж. Очередные двойные ворота вели отсюда в маленький паддок, огражденный канатами.
Снаружи короткой западной стены в конце здания, расположенного к северу – лицевой стороной к Бэри Роуд, – были пристроены последние четыре денника. Несчастный случай произошел в одном из них.
Когда я появился в дверях, толпа наездников встрепенулась и направилась в мою сторону. Судя по всему, они не собирались меня порадовать. Я раздраженно стоял и ждал, когда они подойдут. Мало мне было с утра неприятностей.
– Лунный Камень, сэр, – взволнованно сообщил один из них. – Бился в деннике и сломал ногу.