Перелом
Шрифт:
— Не считаю.
— Может быть, вы поясните почему? Поскольку, пользуясь вашей терминологией, она «бросает вызов одному из трех фундаментальных принципов медицинского профессионализма».
— Как высокообразованный терапевт, доктор Бауман прекрасно знает, что симптомы инфаркта миокарда у женщин отличаются от классических симптомов у мужчин. Как только у терапевта возникнут подозрения на инфаркту женщины — особенно в постклимактерический период, — он должен действовать так, словно инфаркт имел место. Он должен действовать так до тех пор, пока не будут получены убедительные доказательства обратного. Здесь можно провести параллель с педиатрией. Если у врача возникают подозрения на менингит у ребенка, врач обязан действовать так, словно ребенок действительно заболел. Он незамедлительно должен провести пункцию спинного мозга. Доктор Бауман подозревал инфаркт и должен был действовать соответственно.
— Доктор Браун, — сказал Рэндольф, — часто можно услышать, что медицина скорее искусство, нежели наука. Вы можете сказать нам, что это означает?
— Это означает, что фактической информации недостаточно. Доктор должен опираться и на свой опыт. А это не та объективная реальность, которую можно изучить. Поэтому медицина и называется искусством.
— Получается, что медицина как наука имеет свои ограничения? Поправьте меня, если я не прав.
— Именно так. Нет двух абсолютно идентичных людей. Ведь даже однояйцевые близнецы имеют отличия.
— Скажите, требовала ли ситуация, в которой вечером восьмого сентября оказался доктор Бауман, вторично посещая страдающего неврастенией пациента, каких-то глубоких суждений с его стороны?
— В медицинской практике любая ситуация требует серьезного анализа.
— Я спрашиваю не о любой ситуации, а о конкретном вечере восьмого сентября 2005 года.
— Да. Ситуация требовала глубокого анализа.
— Благодарю вас, доктор, — сказал Рэндольф, собирая свои заметки. — У меня больше нет вопросов.
— Свидетель свободен, — сказал судья Дейвидсон и, повернувшись к присяжным, добавил: — Приближается полдень, и мне кажется, что всем вам надо позаботиться о восстановлении сил. Что касается меня, то я проголодался. Напоминаю еще раз: вы не должны никому рассказывать о ходе дела и обсуждать его между собой. Объявляю перерыв до половины второго, — сказал он, сопроводив свои слова ударом судейского молотка.
ГЛАВА 11
Бостон, штат Массачусетс
7 июня 2006 года, 12.30
Алексис, Крэг и Джек нашли небольшое кафе с окнами, выходящими на административный центр штата. Рэндольфа они тоже пригласили, но тот, извинившись, отказался, сославшись на необходимость подготовки к заседанию. День был прекрасный. И жители Бостона, как заметил Джек, старались проводить на воздухе гораздо больше времени, чем обитатели Нью-Йорка.
Крэг вначале пребывал в своем обычном мрачно-задумчивом состоянии, но затем немного расслабился.
— Ты ничего не говоришь об аутопсии, — неожиданно сказал он. — Что-нибудь получается?
— Сейчас все зависит от главы похоронной конторы, — ответил Джек. — Он обещал проделать всю бумажную работу для департамента здравоохранения и организовать эксгумацию и транспортировку гроба.
— Значит, все пока во взвешенном состоянии.
— Мы делаем все возможное. Я надеялся, что начну вскрытие уже сегодня ближе к вечеру. Но поскольку до сих пор нет никаких сообщений, то надо рассчитывать на завтра.
— Судья сказал, что передаст дело присяжным в пятницу, — произнес Крэг. — Так что завтра может быть уже поздно. Мне очень жаль, что ты потратил столько усилий впустую.
— Возможно, это действительно пустая затея, — уныло протянула Алексис. — Скорее всего из этого ничего не получится.
— Выше нос, ребята! — сказал Джек. — Это вовсе не пустая затея. И кроме того, меня по-прежнему интересует цианоз.
— Но почему? — спросила Алексис. — Объясни мне еще раз.
— Не начинайте все снова! — взмолился Крэг. — Я не желаю обсуждать фантастические прожекты. Давайте-ка лучше обсудим итоги утреннего заседания.
— А мне показалось, что ты не хочешь об этом говорить, — с некоторым удивлением сказала Алексис.
— Вообще-то я предпочел бы все забыть, но я не могу позволить себе подобной роскоши, если мы хотим изменить ход процесса.
После этих слов Крэг и Алексис вопросительно взглянули на Джека.
— Вы хотите узнать мое мнение? — спросил Джек.
— Среди нас ты наиболее объективен, — ответила Алексис. — Это же совершенно очевидно.
— Скажи, как ты оцениваешь работу Рэндольфа после того, что видел и слышал сегодня? — спросил Крэг. — Ход процесса меня тревожит. Я не хочу его проигрывать не только потому, что речь идет о врачебной халатности. Если я проиграю, моя репутация отправится в сточную канаву. Последний свидетель был моим наставником на факультете и куратором в больнице. С профессиональной точки зрения я преклонялся перед этим человеком и преклоняюсь до сих пор.
— Я понимаю, насколько это для тебя унизительно и болезненно, — сказал Джек. — Но мне кажется, что Рэндольф отлично поработал. Он смог нейтрализовать почти все, что Тони выжал из доктора Брауна, однако должен признать, что делал он это довольно занудно. Проблема в том, что Тони в отличие от Рэндольфа умело развлекает присяжных, но это не повод менять адвоката на переправе.
— К сожалению, он нейтрализовал не все. Доктор Браун прав, потому что именно так следует реагировать при малейшем подозрении на инфаркт у женщины в постклимактерическом возрасте. Симптомы у женщин довольно часто существенно отличаются от симптомов у мужчин. Возможно, я и вправду напортачил — ведь мысль об инфаркте приходила мне в голову.
— Переосмысление своих действий — привычное занятие среди медиков. Особенно в тех случаях, когда был печальный исход, — напомнил Джек. — Ты же гнул спину перед этой женщиной. А она, в сущности, тебя использовала. Я знаю, что говорить так некорректно, но это, увы, горькая правда. Неудивительно, что после всех ложных тревог, ненужных вызовов среди ночи тебе стало трудно определить подлинную болезнь. Поэтому ты подсознательно отмел мысль об инфаркте.
— Спасибо, — сказал Крэг, — ты не представляешь, насколько важно мне это услышать именно от тебя.