Перепелка — птица полевая
Шрифт:
Парню захотелось посмотреть на родные места, отчий дом. Когда доехал, еще больше расстроился: все дома повалились, вокруг их усадьбы от ветра скрипели двухметровые сухие лопухи. Колодец почти сгнил, тронь пальцем — обрушится.
Дверь дома держалась на одной петле, вот-вот упадет. Виктор хотел заглянуть внутрь, только сделал шаг, как из сеней выпорхнули две жирные вороны, распоров криком грустную тишину. На гнилом полу лежал мертвый лосенок. Видно, поранили несчастного, зашел сюда и…
Осели и другие дома. А ведь недавно, лет десять назад, в деревне щебетали детские
Подрезаны у Петровки корни… Ни людей здесь, ни домов, ни колодцев. Разве у сельчан совсем пропала любовь к родным местам? Разъехались и забыли свою землю? Не верится. Почему бы не возродить деревню, не пустить со старых корней новые всходы?..
Об этом думал Виктор и во время езды в лес. Доехал до нужной делянки и еще больше расстроился. Валили те деревья, которые посадил его дед. Они поднимались на его глазах в последние тридцать лет. От острых бензопил они стонали и скрипели. Сосны вовсю зеленели, а здесь за две минуты их свалят на стропила. В весенние теплые дни, когда они дышали смолой, их ветви держали гнезда поющих птиц. Стоя около сложенных в стороне бревен, Пичинкин думал об этом и даже забыл, зачем приехал. Наконец-то, оторвавшись от тяжелых дум, подошел к трактору и остановил его. Тракторист спрыгнул из кабины, поздоровался с ним. Это был приемный сын Вармазейского председателя колхоза Коля Вечканов. В лесничестве работает первый год, в прошлую осень вернулся из армии. Виктор стал расспрашивать, кто измял растущие в конце делянки молодые березы. Тот вытер пот с лица и сказал:
— Я две недели работал в мастерской, в лес не выходил. Видать, кто-нибудь из ваших… Не туда повалили деревья — и вот тебе…
— Выходит, вали, как можешь, руби, сколько вздумается. Лес — общее богатство. Где общее — там никакого начальства. Вот из-за чего с самолета виднеются одни пустые делянки. Да почему с самолета, пешеходу тоже видно. Ни одной муравьиной кучки не встретишь, — возмущался Виктор.
— Ты почему не ладишь с Потешкиным? — неожиданно спросил Вечканов. — Слышал, он косо смотрит на тебя.
Коля сказал правду: директор комбината давно зубы точит. Недавно и премию не дал. Забыл, говорит, о сосновой лапке. Муку из лапок заготавливают они каждую зиму для района. И в этом году цеху Пичинкина задание давали. Только кого в лес послать, производство ведь не бросишь!
— Не пообедаем? — обратился тракторист. Белые, будто головки чеснока, его зубы блестели… — Мать что-то положила в котомку…
Виктор только сейчас почувствовал, что проголодался. От нескольких яиц и чая долго сыт не будешь.
Коля достал из кабины газету, положил на нее соленые огурцы, кусочек сала, варенье, мясо, бутылку молока.
— Лесничество не бросишь? — прямо спросил тракторист.
Он уже поел, и лежа на расстеленной
— Не знаю. Что-то не думал об этом.
— Пойдем в наш колхоз, возьмем Петровку в аренду — сами станем хозяевами. Земли там хорошие, паши, сей, расти, что хочешь.
— А твой отец как на это посмотрит, Иван Дмитриевич?
— Уговорим, — улыбнулся тракторист. Лицо у него обветренное, большие глаза синели глубоким колодцем. Почему он пришел в лесничество, вон как печется о родной земле? Наверное, и он душой хлебороб…
— А как с невестой дела? — засмеялся Вечканов. Понятно, вспомнил Олю Митряшкину. Раньше вдвоем бегали за ней. Девушка его выбрала, Пичинкина. Николай, говорит, еще очень молод, пусть себе ровню ищет. Будто сама уже совсем взрослая — не восемнадцать ей!
— Дела, как детские забавы: дадут тебе малыша — день-деньской крутишься около, — сказал Виктор. Встал, подал руку трактористу, добавил: — Большое спасибо тебе за еду. А сейчас пойду к тем варварам, кто деревья валит, шеи им намылю, — и направился в сторону лесорубов.
На осинах и в орешниках поправляли свои старые гнезда вороны и сороки. С освободивших от снега полей, ожидая пахоту, спешили грачи. На полянах почувствовали пришедшее тепло бабочки. Желтые, белые, серые, красные — они порхали над шелковистой травой, словно радовались пробуждению природы. У сосен и елей иголки заострились — пальцем не тронь — уколят. Облезлые белки спускались с деревьев и безбоязненно бегали по тропкам. Земля высохла, вдоволь напилась талой водой. Где были срублены сосны, раньше времени стала подниматься из-за сухих веток крапива. Кое-где виднелись листья малины. В низинах кое-где еще лежали подушки снега.
Больше всех порадовали Федора Ивановича березы под Пор-горой. От зимней спячки пробудились они очень рано, разлился по их кронам сладкий сок. Каждый раз, возвращаясь на кордон, Пичинкин привозил подарки жене: в алюминиевой фляжке березовый сок и ветки распустившейся вербы. Матрена Логиновна, как всегда, встречала его у крыльца. Брала подарки, приглашала в дом. Федору Ивановичу становилось приятно. Шагая за ней, он нюхал весенний запах и совсем забывал свои лесные заботы.
Еще лучше становилось ему после ужина. Когда он стоял перед открытой форточкой, от дующего в лицо ветра, пахнущего диким луком и анисом, тихо шевелились его седые волосы. Шум разлива Суры до кордона не доходил, и Федору Ивановичу иногда казалось, что они с женой живут на самом краю земли.
В одну из таких ночей, с ветром от Суры в дом залетело несколько комаров. Здесь ничего нового и не было — комары каждое лето оживают. Только сейчас они были не такими, как раньше — какие-то зеленоватые и длинные, будто стрекозы. Матрена Логиновна поймала одного, поднесла Федору Ивановичу под нос.
— Посмотри-ка, какие «гости».
— Да уж «гости». — Пичинкин улыбнулся сначала, потом задумчиво сказал: — Что-то это мне не нравится. Таких никогда не видел.
Матрена Логиновна отпустила комара и закрыла форточку. Оставшиеся сразу же стали кружится около лампочки.