Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Благодарю Вас очень, очень, мой дорогой друг, за Ваши стихи; они прелестны, и сюжет их очень оригинален. Какие у Вас однако разносторонние таланты; если бы я не боялась за музыку, то я сказала бы, что Вам непременно следует заняться поэзией, но первое я еще больше люблю, чем второе. Если Модест Ильич не преклонится теперь перед ландышем, то, во всяком случае, Ваше стихотворение подстрекнет его также воспеть стихами свою фиалку . Что, Модест Ильич живет в Петербурге с семейством Конради и каждую зиму или только нынешнюю? Вы сказали в Вашем последнем письме, дорогой друг мой, что если я не поеду в Париж, то Вы думаете уехать в Россию, то, пожалуйста, мой бесценный, повторяю опять мою усердную просьбу, не стесняйтесь нисколько моим желанием быть с Вами вместе в Париже, уезжайте прямо из Clarens в Россию. Я понимаю, что Вам это может быть даже очень нужно, в виду желания известной особы освободить Вас от себя. Я еще не изменила намерения поехать отсюда в Париж и даже сегодня буду писать туда о квартире. Мой проект есть такой: 1 февраля быть в Париже, пробыть там до 15 марта (все это по нашему стилю) и тогда в Россию через Петербург, где пробыть дня три-четыре, взять своих мальчиков и святой и поехать в Москву; там пробыть недели две-три и отправиться в Браилов как можно раньше, пробыть там до августа приблизительно
Теперь расскажу Вам о своих музыкальных впечатлениях, мой милый друг. Были мы это время в двух концертах Иоахима; один был от Музыкального общества в большой зале, другой, его собственный, в малой зале дома Музыкального общества. Во-первых, скажу, что залы эти, в особенности большая, великолепны, отделано все, знаете, этою общею заграничною работою-позолоченным деревом с золочеными фигурами у колонн,- одним словом, очень красиво. Публикою было переполнено, дамы очень были нарядны, мужчины во фраках; на хорах (галерее) было очень мало народу. Иоахим, как исполнитель, восхитителен, пение у него такое, что дрожью пробегает по нервам, о технике и говорить нечего, что она изумительна. Выбором пьес я недовольна. Первое он играл концерт виотти, который хотя и очень хорош, Но скучно уже теперь, неинтересно слушать такое старье; второе было совсем новое сочинение-концерт Брамса, который мне совсем не понравился. Во-первых, какого-то симфонического характера; первой темы я никак не могла поймать, она так запутана, что вся кажется интродукциею. Вторая тема ни с того, ни с сего, без всякого побуждения в предыдущем является воинственною, наконец после Cadenza наступает какой-то сон; оркестр и solo играют ррр, и публике также хочется заснуть. Andante совсем уже бессодержательно: все ждешь, что автор вот-вот что-нибудь скажет, и так до самого конца ничего не дождешься. Последняя часть несколько живее предыдущих, но также нечистая и несвоеобразная: характер вроде венгерского, но но выдержан и производит впечатление разведенного водою вина. В общем этот концерт ничего не стоит, но публика была ему рада. вытребовала своего Brahnra и хлопала ему, не жалея перчаток. Иоахима также приняли отлично. Во втором своем концерте Иоахим устроил квинтет, за что я была очень сердита, потому что такого солиста, как он, интересно и слушать solo; сыграл бы он Ваш концерт, вот была бы прелесть! В квинтете участвовали два Helmesberger'a-папенька и сынок. Я не знаю, друг мой, имеете ли Вы понятие об этих личностях. Папенька-это завистливый интригант, и, попросту говоря, свинья ужаснейшая-так у него и на физиономии написано. Сын-пустейший, смешной фатишка. который носит женскую прическу и всегда и везде заботится только о своем лице. То один вид таких двух личностей у;ке возбуждает тошноту, а когда еще псе время старый Helmesberger топал такт ногою, и когда в одном месте виолончелист одним тактом рано вступил, то он сорвался с своего места и чуть не выцарпал ему глаза,-то уже совсем гадко стало. К тому же, играли квинтет Бетховена прескучнейший-Quintetto C-dur из четырех частей, и, вообразите, друг мой, все части мажорные и. кажется, все в C-dur -может ли быть что-нибудь несноснее этого? Но зато второе он играл Баха Sarabande el bourree для одной скрипки, и этот восхитительный Gavotte Баха, знаете, с вариациями, и, наконец, сыграл Fantasia Schumann'a, op. 131. Это прелестная и дьявольски трудная вещь для скрипки, и сыграл он ее изумительно.
Теперь у меня лежат билеты на два концерта флорентийского квартета (Jean Becker et C-ie). Я не знаю,.знаете ли Вы этого артиста, милый друг мой? Он отличный исполнитель-солист и очень милый писатель, хотя не отличающийся оригинальностью и самобытностью, но в обыкновенном духе он пишет очень мило, но очень мало.
Потом у меня приготовлены места на представления с Луккою; от этой певицы я также всегда прихожу в восторг...
Читали ли Вы в “Голосе”, дорогой мой, музыкальные очерки Лароша. в которых он говорит о Вашем “Евгении Онегине”? Как мне жаль Вас, что Вы должны сами писать либретто к Jeanne d'Arc-это мучительно. Во скольких актах предполагаете Вы ее сделать и как Вы решили насчет замены Lionel'я-Mongomery? Что делается с нашею сюитою?
До свидания, мой милый, несравненный друг. Жму Ваши обе руки. Всем сердцем горячо вас любящая
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Безгранично благодарю Вас, бесценный друг мой, ва участие и внимание к моему приемышу Пахульскому; я все это принимаю как выражение Вашей дорогой дружбы ко мне. Я ему каждый [день] повторяю Ваши слова, чтобы он марал побольше бумаги.
5. Чайковский - Мекк
Clarens,
8/20 января 1879 г.
Милый и дорогой друг!
Жизнь моя продолжает идти тем же строго установленным порядком. Я очень доволен своей музыкальной работой. Что касается литературной, т. е. либретто, то этот труд наверно отнимет у меня хотя несколько дней жизни. Трудно передать Вам, до чего я утомляюсь. Сколько перьев я изгрызу, прежде чем вытяну из себя несколько строчек! Сколько раз я встаю в совершенном отчаяньи оттого, что рифма не дается, или не выходит известное число стоп, или оттого, что недоумеваю, что в данную минуту должно говорить то или другое лицо. Что касается собственно рифм, то я нахожу, что было бы большое благодеяние, если бы нашелся кто-нибудь, взявший на себя издать словарь рифм. Если не ошибаюсь, такой словарь есть у немцев. Быть может, и русский есть, да мне неизвестный.
Так как необходимо себя от времени до времени освежать и развлекать от работы, то я намерен на этой неделе съездить в Женеву. Там, между прочим, даются от времени до времени симфонические концерты. Не думаю, чтобы они были очень хороши, но я все-таки постараюсь съездить так, чтобы попасть на концерт. Кроме того, мне нужна нотная бумага, которой здесь не достанешь.
Зима продолжает стоять очень упорно, и Вы бы очень страдали здесь от холода. Я же этого не боюсь, и чем холоднее в комнате, тем лучше сплю. Но Алексей мой поплатился. Ему приходится обедать в очень холодной комнате у окна, он простудился и уже три дня болен флюсом, соединенным с маленьким лихорадочным состоянием. Сегодня однако ему гораздо лучше. Часто, гуляя, я вспоминаю Сан-Ремо, в котором как раз в это время был в прошедшем году. Какая огромная разница в климате! В это время, если Вы помните, я собирал там фиалки и посылал их Вам. Днем там бывало так же тепло, как в мае в России. Но, как местность, Сан-Ремо не оставил во мне приятного воспоминания, и я безусловно предпочитаю берега Лемана пресловутым прелестям Riviera Ponente. Зато Модест мой бедный в каждом письме с грустью вспоминает
С большим нетерпением жду известий от Вас, о Вашем здоровье, о том, как проводите время и много ли слышите музыки. Пожалуйста, друг мой, не принуждайте себя писать мне большие письма. Я буду вполне доволен коротенькими, лишь бы знать, здоровы ли Вы и что делаете.
До свиданья.
Ваш П. Чайковский.
Уехали ваши мальчики! Воображаю, как Вам кажется теперь пусто без них!
6. Чайковский - Мекк
Clarens,
10/22 января 1879 г.
Получил Ваше письмо, бесценный и милый друг мой! Как я понимаю тоску Вашу по сыновьям! В ней разве только то хорошо, что ценою этой тоски получается радость свидания. А до свидания Вам ведь не особенно далеко!
Я оттого гадательно и условно писал Вам о Париже, что у меня в голове давно уже сидела следующая мысль: “А что,-думал я,-если Н[адежде] Ф[иларетов]не не хочется ехать в Париж, а между тем она, может быть, по своей бесконечной доброте и деликатности несколько стесняется обещанием, данным мне, пожить там в одно время со мною?” Угнетаемый этой мыслью я и написал о Париже в таком смысле, чтобы Вы вывели заключение о моем равнодушии к этому городу и вследствие того вовсе бы не принимали меня во внимание. Теперь, когда я вижу, что Вы во всяком случае едете в Париж, я могу без всяких уверток сказать Вам, что я поеду туда же с величайшим удовольствием и что мне этого ужасно хочется. В настоящее время, когда у меня такая трудная, такая утомительная работа, мне удобнее всего жить в таком городе, как Париж, но, разумеется, incognito, не якшаясь с музыкантами или соотечественниками, коих там не мало. Дело в том, что, целый день сидя за работой, к вечеру ощущаешь потребность в развлечении, способном совсем отвлечь мысли от “Иоанны д'Арк”, со всеми ее атрибутами. А в Париже такому театралу и такому фланеру, как я, есть масса доступных и вполне подходящих развлечений. Я и здесь посредством разнообразного чтения умею по вечерам развлечь и освежить себя, но чтение есть все-таки деятельность мозга и напряжение, и хотя я себя отлично чувствую, хотя я ранее конца месяца отсюда и не желал бы уехать, но все-таки заранее знаю, что в Париже работа пойдет у меня еще быстрее. Знаете ли, мой дорогой друг, что у меня первое действие уже совсем готово, что первая половина второго действия через неделю тоже будет готова, и таким образом, вместе с тем, что мной написано во Флоренции, я буду на днях иметь два полных действия!!! А уеду из-за границы, имея в своем портфеле добрых три четверти целого! Ну, как мне не быть благодарным и преданным Вам до последнего издыхания? Ведь я Вам обязан этими результатами! Впрочем, с моей стороны несколько самоуверенно радоваться появлению на свет и быстрому росту нового детища. Я всегда увлекаюсь и даже иногда восхищаюсь своим последним чадом и потому совершенно неспособен теперь сказать решительно, есть ли оно крупный шаг вперед. Но мне кажется, что да!
Вы спрашиваете, сколько действий в опере. Если позволите, я Вам, вкратце, расскажу сценариум.
Действие I. Крестьянки украшают венками заветный дуб Донреми и поют хор. Входит Иоанна, ее отец и ее pretendu [жених]. Отец говорит, что не время петь и веселиться, когда Франция погибает. “В такие тягостные времена,-говорит он,-для женщины необходим мужественный защитник”, и он предлагает Иоанне выйти за ее pretendu, который ее любит. Она не отвечает; он усиливает просьбу; жених просит его не принуждать ее. Трио. Наконец Иоанна говорит, что ей богом дано другое назначение. Старик гневается и подозревает (по Шиллеру), что она вошла в сношение с нечистой силой. Он осыпает ее упреками и угрозами. На небе показывается зарево пожара, и слышен набат. Являются бегущие от англичан поселяне с женами и детьми, ищущие спасения и пристанища. Один из прибежавших в кратком рассказе описывает, что случилось и в каком положении Франция. Все считают себя обреченными на погибель. Тут выступает Иоанна и в экстазе пророчествует, что Орлеан будет освобожден и Франция спасена. Все изумлены, и хор говорит, что “в наше время чудес уж не бывает”. “Есть чудеса,-отвечает она,-и одно чудо уж свершилось!” Салисбури (главный и самый страшный вражеский вождь) убит. Никто не смеет верить. Является воин, пробившийся через вражеский стан, и подтверждает известие. Ансамбль и молитва. Все уходят. Иоанна остается одна. Она решает, что час настал и пора исполнить свое призвание. Но вдруг на нее нападает страх и тоска разлуки с родиной. Хор ангелов подтверждает ей повеление. Она просит, чтобы чаша миновала ее. Ангелы внушают ей решительность и мужество. Она приходит опять в свой религиозный экстаз и решается.
Действие II. В замке Шинон у короля. Слабый, но добродушный король занимается, сидя со своей Агнесой, слушанием пения менестрелей. По окончании пения он изъявляет свое удовольствие и велит певцов угостить и “каждому по цепи золотой”. Дюнуа говорит ему, что не только золотых цепей, но ничего нет в казне. Король огорчен. Агнеса уходит, чтобы собрать все свои драгоценности и отдать их на общее дело. Дюнуа внушает королю его долг стать во главе войска и идти сражаться. Король готов и сражаться, но он влюблен в Агнесу, и ему тяжело расстаться с ней. Дюнуа в резких выражениях говорит ему опять о его обязанностях. Дуэт. Король воодушевляется и решается “обратить двор в военный стан”. В эту минуту является один из рыцарей, раненный, и говорит, что сражение проиграно и он пришел умереть в ногах короля и показать ему. что теперь не до песен, а нужно умирать за родину. Но король, потеряв всякую надежду на успех, хочет бежать за Луару. Дюнуа упрекает его и уходит. Король остается один в мрачной задумчивости. Является Агнеса. Она старается ободрить его. Любовное объяснение. Вдруг прибегают Дюнуа, архиепископ, рыцари и рассказывают, что свершилось чудо: появилась чудесная дева, и сражение выиграно. Вслед за тем слышны восторженные клики народа, и затем является Иоанна. Король, чтобы испытать ее, велит на свое место стать Дюнуа, но она не поддается обману и обращается прямо к королю. Потом она рассказывает историю своих видений и как ей было сказано, что она спасет Францию, но с условием, чтобы никакая земная любовь не закралась к ней в душу. Все уверовали в нее. Поется ансамбль и громкий финал.