Переплавка
Шрифт:
— Глупо, конечно. Только есть большая разница. Вы понимали, что играете. А они не играют, они всерьёз. В смысле — многие из них всерьез. Я не знаю вашего Игоря, не могу про него ничего сказать, но скорее всего, он не допускает мысли, что может быть как-то иначе. Сразу после войны таких было мало, очень мало. Но я уже объяснял вам, как и почему они утвердились у власти. А потом, когда они начали воспроизводить себя в новых поколениях, таких стало появляться всё больше и больше. Дети фальши не терпят. Поэтому смену воспитывали именно те, кто верил в то, что говорил. И они эту веру перенимали.
— А куда же смотрели остальные? — возмущенно воскликнул Паоло.
— Остальные работали. Я же рассказывал: некогда было смотреть
— Почему?!
— Потому что мы так устроены. Помните, я сравнивал этих людей с печенью? Так вот, если следовать этой аналогии, то мы — сердце. Мы умеем работать, но совершенно не умеем защищаться. Тем более, защищать других. Наше возмущение всегда уходит вглубь, в себя. Чтобы сподвигнуть таких как я на борьбу, нужен очень сильный лидер. Сначала для того, чтобы оттащить нас от своих рабочих мест, а потом чтобы добиться хоть чего-то путного от такого войска. Такого не нашлось. Вот потому-то наше сопротивление и не идет дальше нашей работы. Вакцина Кругловой стала личным ответом Софьи Сергеевны на политику, давайте называть вещи своими именами, уничтожения даунов. Мало? Может быть. Но займись она общественной деятельностью, стольких жизней больных этой страшной болезнью ей бы ни за что не спасти. Вот и для меня моя линия обороны — моя работа. Моя операционная. Мое отделение. Я к своим пациентам неуча с дипломом Императорского Лицея и близко не подпущу. Мои ученики, которым я прививаю определенные взгляды на жизнь и науку. Будьте уверены, они не станут рассчитывать на то, что их происхождение возместит им в работе отсутствие знаний. Немного? Да, наверное, немного. Но что будет с нами всеми, если останутся только те, чье кредо в конечном итоге сводится к тому, что ничему учиться не надо: ты русский, ты особенный человек, ты биологически здоров, а значит, можешь добиться всего что захочешь. А знания и профессионализм — выдумки вырожденцев.
— Они действительно так считают? — всё ещё никак не мог справиться со своим недоверием Валерка.
— Именно так. "Математика ещё никого не сделала порядочным человеком", — эту фразу Стригалёв произнес, намеренно изменив голос, тем самым давая понять. Что цитирует очередной имперский лозунг. — Да, да, тысячу раз да. Наука и нравственность лежат в непересекающихся плоскостях. Выдающийся ученый может быть не менее выдающимся мерзавцем. Но и нравственность сама по себе не делает человека компетентном в том или ином вопросе. Чтобы вылечить больного, построить мост или сконструировать гипердвигатель, нужен не нравственный авторитет, а квалифицированный специалист. Если бы наша Империя полностью и окончательно воплотила бы в жизнь те принципы, на которых она построена, то уничтожила бы саму себя. По Земле бродили бы одичалые люди в одежде из кое-как выделанных шкур, вооруженные каменными топорами и копьями. Изготовить медное оружие — это уже довольно сложная технология, этому уже надо учиться. В тридцать лет — уже старик. Ужасающая смертность при родах и раннем детстве. И, конечно, ежедневные многочасовые рассказы о том, как славные вожди возродят великую космическую империю, вот только разберутся с очередным коварным врагом. Иначе и быть не может, ведь они русские и чувствуют, как ветер дует им в лицо. А больше ничего не нужно.
— Идиотизм, — зло процедил Валерка. Подросток, наконец, прочувствовал всю серьезность вопроса, и теперь в нём закипала злость.
— Да уж, дикари, — добавил свою оценку Паоло.
— Именно что дикари. Сейчас уже дикари, среди звездолётов и плазмомётов. Дикарь — это не шкуры и нечесаная борода, а отношение к жизни. Наши далёкие нецивилизованные предки, которые тоже ходили в шкурах и с каменными топорами, но стремились познать открытый перед ними огромный мир, в тысячу раз меньшие дикари, чем большинство современных дворян. Именно потому, что они познавали. А эти просто заставляют других смотреть на мир своими глазами. Именно поэтому с наукой и вообще с мыслью им не по пути: мысль всегда неуютно себя чувствует в путах мертвых догм. Поэтому и образование в этих Лицеях намеренно примитивное. А из-за этого, в свою очередь, возникает технофобия.
— Боязнь техники? — уточнил Валерка. Он уже отметил про себя несколько странную манеру речи Стригалёва: врач постоянно использовал иностранные термины там, где существовали русские аналоги. В Российской Конфедерации было иначе. Каждый мальчишка, например, знал, что такое «компьютер», но в обыденном разговоре, как правило, употреблялось сокращение ЭВМ, то есть "электронно-вычислительная машина".
— Именно так. К примеру, если информация о новой планете собрана с помощью автоматических зондов, то она не считается достоверной.
— Почему? — изумился Паоло.
— Потому что зонд может соврать. А человек не может.
— Бред, — горячо возмутился итальянец. — Зонд во много раз чувствительнее человека, он может зафиксировать то, что человек никогда не сможет заметить…
— Всё правильно, — согласился Стригалёв. — Но они этого не понимают. Попробуйте поговорить об этом с вашим другом. Ручаюсь, он просто засмеется и скажет что-то вроде: "Кто же поверит данным автоматики". И, между прочим, интуитивно будет прав.
— Почему это? — ревниво спросил Паоло.
— Потому что те, кто не знает принципов работы конкретного устройства, всегда будет испытывать недоверие к её показаниям. А те, кто руководят такими исследованиями, действительно не представляют себе, как устроены и как функционируют их зонды. Какие процессы происходят внутри, как формируется результат. Поэтому для них результат действительно ничем не подкреплен…
— Но раз они умеют обращаться с аппаратурой, то это значит, что они понимают, — упорствовал подросток.
— Не значит, — уверенно возразил врач. — И медведя можно научить нажимать кнопку, когда загорается лампочка. Я утрирую, конечно, но суть дела понятна. Есть понятие оператора технического комплекса. Такой человек знает, как обслуживать систему в штатной ситуации, но как только обстановка выходит за её пределы, становится совершенно беспомощным, поскольку не имеет представления о принципах её работы. Или имеет очень отдалённые представление. Конечно, попадаются и такие операторы. которые знают свою технику от и до, но речь сейчас не о них.
— Я понял, — согласился Паоло. — Наверное да, вы правы. Просто мне, как и Валерио, тоже трудно представить, чтобы экспедицию возглавлял человек, непонимающий принципа работы доверенной ему техники. У нас это невозможно.
— А у нас — в порядке вещей. Вот поэтому-то я и считаю, что честно делать свою работу на своем рабочем месте — это уже немало. Да, правительство сводит большую часть наших усилий на нет. Но меньшая-то достается людям. Причем в тот момент, когда людям это действительно нужно. Разве ради этого не стоит жить?
— Стоит, конечно, — согласился Валерка. — Но я бы, наверное, так не смог… Ведь получается, что эти самые дворяне вас обворовывают, присваивают себе то, к созданию чего не имеют никакого отношения.
— Да это так, — грустно согласился Стригалёв. — Но если с этим ничего невозможно сделать. Власть у них. Воевать мы не можем. А если бы даже и могли. Ну вот представьте, что мы получили власть. Объявить новые принципы не сложно. А как привести их в жизнь? Что вы будете делать с этими самыми выпускниками Императорских Лицеев, вроде вашего Игоря? Если ему пятнадцать лет, знаний у него ноль, зато твёрдая уверенность в том, что он сверхчеловек, перед которым обычные люди — ничто. Что единственная задача этих обычных людей — выполнять его приказы. Что у него есть неотъемлемое право убить любого, кто скажет, что он не имеет ни знаний, ни морального права кем-то командовать. Что с такими можно сделать?