Переплавка
Шрифт:
За Паоло Валерка волновался меньше. Во-первых, потому, что тот был постарше, а значит и поразумнее. Мог взвесить последствия, прежде чем лезть на конфликт. Во-вторых, друг был настоящим итальянцем и органично сочетал взрывной импульсивный характер со своеобразным взглядом на жизнь — за что стоит воевать и за что не стоит. Валерка знал его, можно сказать, с пелёнок, но при этом регулярно ошибался в прогнозах на его поведение. Паоло мог устроить громкий скандал абсолютно из ничего, на совершенно пустом месте, а мог безразлично пройти
Отец в таких случаях говорил, что у итальянцев существует поговорка: "Если в твоем доме пожар — погрейся". Валерка так и не набрался смелости спросить у Паоло так ли это на самом деле. Но в любом случае, на здравомыслие друга можно было рассчитывать.
А вот на Никитино — нельзя. За лето Валерка уже имел не оду возможность убедиться, что двоюродный братец, выбирая между чувствами и расчетом, всегда руководствуется первыми. Правда, сделав выбор, Никита неизменно включал мозги и хорошенько продумывал свои слова и действия, но вот только если выбор изначально неправильный, то это ведь может уже и не помочь.
С братцем требовалось серьезно поговорить, что Валерка и сделал в тот же вечер. Для начала рассказал ему то, что они с Паоло услышал от врача после того, как Никита убежал вслед за Серёжкой. Младший загрустил и после долгой паузы изрёк:
— Хреново дело…
— Вот именно, хреново, — согласился Валерка, хотя в другой ситуации на правах старшего брата мог бы и сделать замечание за неподобающую культурному ребенку лексику. Но подросток давно уже понял, что лексика зависит не только от культуры, но и от ситуации. Когда на ногу падает кирпич, то даже академик не станет цитировать Пушкина: "Я помню чудное мгновенье…", а просто и незатейливо заорет всем известное нецензурное слово. — Поэтому ты давай посерьезнее. На неприятности не нарывайся.
— Это в каком смысле? — в голосе у мальчишки явно прорезался вызов.
— В прямом. Нам сейчас надо быть тише воды и ниже травы. Не привлекать к себе внимания у нас уже не получится, Игорь наверняка доложил куда следует про подозрительных типов с андроидом, но раз уж внимание нам обеспечено, то мы должны вести себя так, чтобы сомнений в нас не возникало. Мы для них должны стать своими без всяких вопросов. Понимаешь?
— Нет, не понимаю, — крутанул головой Никита. — Своими — это как? Тоже поверить, что командиров надо назначать не по умению, а по происхождению?
— Да нет, конечно. Я не говорю «поверить». Я имею ввиду, что нам сейчас не надо пытаться объяснять им, как надо назначать командиров. Всё равно по-нашему они делать не будут.
— Ты так уверен что не будут?
— Уверен, — вздохнул Валерка. — Ты же понимаешь, что мне то тоже не нравится. Но посмотри на Стригалёва. Ведь умнейший человек, а сделать ничего не может. И не один он, кстати. Думаешь, мы тут всю Империю перевернем и с головы на ноги поставим?
— Да тут не то важно перевернем или не перевернем, — досадливо махнул рукой Никита и скривился, словно откусил кислющего лимона.
— Не то? А что же?
Заинтересованный Валерка на секунду утратил бдительность и уступил инициативу в разговоре младшему брату. А уж тот воспользовался подарком сполна:
— Вот ты говоришь — Стригалёв. Он, конечно, человек очень хороший и очень умный. Но он обречен на поражение, понимаешь? Потому что он уже сдался. В душе сдался. Решил, что ничего исправить нельзя, можно только обороняться. А это уже поражение, даже если он мог победить. Потому что из тех, кто может побеждает тот, кто больше хочет.
Заметив на лице Валерки недовольство, Никита прервался и спросил:
— Что, скажешь, не так?
— Да так, всё так. Это и дети малые знают. Только вот с чего ты взял, что ты можешь? Что ты можешь-то?
— Что могу? — переспросил Никита. — Да хотя бы Серёжке объяснить, какой идиотизм эти здешние порядки.
На Валеркин взгляд это принципиально ничем не отличалось от того, что делал так горячо осужденный Никитой доктор Стригалёв. Но этого он двоюродного братцу не сказал. Сказал другое:
— Да объясняй, если он тебя слушать будет. Я же не запрещаю. Я тебе говорю, что осторожно надо, понимаешь? Чтобы Игорь или кто-нибудь ещё не узнали.
— Боишься?
Подобные наезды Валерка научился отбивать уже давно:
— Ничего не боятся только дураки. А дураком быть не хочу, поэтому реально смотрю на опасность.
— Я тоже реально смотрю на опасность, — возразил Никита.
— Ой уж…
— Вот и ой уж. Ты этого Игоря переоцениваешь. Сам ведь говорил, что он — дикарь. Обезьяна, удравшая из клетки. Тогда какого фига мы эту обезьяну бояться должны? Пусть он нас боится: мы умнее.
Вот тут Валерка проявил слабину: беспомощно оглянулся на Паоло, словно пытаясь взглядом сказать: "ну что с таким обормотом сделаешь".
— Видишь ли, Найк, — присоединился к разговору итальянец, — если бы в где-нибудь в Рязани или Флоренции из клетки выбралась какая-нибудь там горилла, то ветеринарные службы наверняка бы объявили тревогу и оцепили ближайшие территории. А умные люди не стали бы разгуливать в опасной зоне. Потому что они, конечно, умнее, вот только вот горилла этого не понимает. Свернет голову, и погибнет умный человек непонятно за что.
— А если бы такая вот горилла бродила, а там Валерка беспомощный лежал, ты бы не полез? — чуть дрогнувшим голосом спросил Никита.
— Если бы Валерка — то полез бы, — без раздумий признался Паоло. — В этом случае понятно, за что.
— Ну и вот, — подытожил маленький упрямец. — Ты за Валерку, а я за Серёжку. Чего тут непонятного?
— Знаешь, я бы за Валеркой всё равно бы полез осторожно, — доверительно сообщил итальянец. — Если надо рисковать, то это ещё не значит, что надо делать глупости.