Переплетенный
Шрифт:
— Кто же ты такая?
Что ты? — еле сдержался он, чтобы не спросить, не желая обидеть ее. Снова.
Но ответ не был важен. Он был рад, что она была здесь. Кем бы она не была.
— Меня зовут Виктория.
Виктория. Он обдумал ее имя. Нежное и красивое, как и она сама.
— Я — Эйден.
— Знаю, — твердо сказала она.
— Откуда?
Снова ступая медленным размеренным шагом, девушка обошла его по кругу.
— Я уже давно следую за тобой.
Давно? Не может этого быть. Эйден видел ее всего второй раз в жизни. Ты не
— Но зачем?
Она снова остановилась перед ним, приблизилась, почти касаясь его, и сказала:
— Ты знаешь почему. — Ее горячее дыхание обжигало, как костер, разведенный в морозный день.
Ему это нравилось. Очень. Но он бы отдал все за ее прикосновение.
— Я не знаю.
Ее ожесточенный взгляд встретился с его.
— Ты вызвал нас.
По телефону?
— Я не мог. У меня нет твоего номера.
— Ты издеваешься?
— Нет. Честно, я не вызывал тебя.
У девушки вырвался вздох разочарования.
— Неделю назад, каким-то образом моих людей накрыло волной энергии, исходящей от тебя. Энергия была настолько сильной, что мы часами корчились от боли. Энергия опутывала нас и тянула к тебе, будто мы были привязаны веревкой.
— Я не понимаю. Энергия? Посланная мной? — Неделю назад единственное, что произошло — это он убил несколько трупов и встретил Мэри Энн.
От этой мысли его глаза расширились. Когда он первый раз увидел Мэри Энн, все перестало существовать, мир, казалось, исчез под сильным порывом ветра. Об этом ли говорила Виктория? И если так то, что это значило для него и Мэри Энн?
— Твои люди, кто они? Где ты живешь?
— Я родилась в Румынии, — ответила она, игнорируя первый вопрос. — В Валахии.
Эйден нахмурился, обдумывая то, что она сказала. Когда-то один учитель заставил его сделать доклад по Румынии. Он знал, что Валахия была к северу от Дуная и к югу от Карпат, и это был не город. Также он понимал, что ветер, возникший из-за него и Мэри Энн, никак не мог достигнуть этого места. Так?
— Ты была там, когда энергия настигла тебя?
— Да. Мы много путешествуем, но в тот день мы вернулись в Румынию. В какую игру ты с нами играешь, Эйден Стоун? Зачем мы тебе?
Мы? Нет, ему нужна только она.
— Если я действительно был тем, кто послал энергию, то это была случайность, — сказал он.
Она подняла руку и коснулась кончиками пальцев чуть ниже его уха. Он закрыл глаза, наслаждаясь моментом. Наконец. Прикосновение. Ее кожа была обжигающе горячей, наэлектризованной словно молния. Ногтями, нежно, так нежно, она провела чуть ниже вдоль шеи, туда, где прощупывался пульс.
— Специально или нет, — сказала она, — ты разозлил моего отца. Поверь мне, он страшен в гневе. Ночной кошмар наяву. Он жаждал твоей смерти.
Эйден был слишком заворожен ее движением, чтобы испугаться ее слов.
— За этим ты привела меня сюда? Убить меня? — Тогда зачем она отдала ему кинжалы? — Я думаю, вы поймете, что я не подчинюсь и буду сопротивляться.
Резкость
— Я сказала, что отец хотел твоей смерти, — сказала она мягко, опустив взгляд на землю. — А не хочет. Я убедила его подождать, узнать о тебе больше. Мы все еще ощущаем последствия той энергии.
Кое-что в сказанном ею заинтересовало его больше всего.
— Почему?
Она даже не стала делать вид, словно не поняла, о чем он. Эйден хотел знать, почему она хотела помочь ему, парню, о котором она ничего не знала.
— Ты… завораживаешь меня. — Ее щеки порозовели. — Это было глупо. Считай, что я сказала что-то другое.
— Не могу, — сказал он. Да и не хотел этого делать. — Ты завораживаешь меня тоже. Я думал о тебе с тех пор, как встретил первый раз. — Он не сказал, что это было месяц назад в видении. И не сказал, что иногда она казалась единственной, ради чего ему стоило жить. — И, когда ты приходила ко мне, я был болен… не отрицай это, — добавил он, и девушка открыла рот, чтобы что-то сказать. — Ты заботилась обо мне, я знаю это. С тех самых пор я хочу, чтобы ты была рядом.
Она отрицательно качала головой, пока он говорил, завитки волос упали ей на лицо.
— Мы не можем нравиться друг другу. Мы не может стать друзьями.
— Вот и хорошо, потому что я не хочу быть твоим другом. Я хочу большего. — Слова лились из него непрерывным потоком. То, что он чувствовал к этой девушке, совершенно отличалось от того, что он чувствовал вообще к кому-либо еще. Это было более сильное, всепоглощающее чувство.
Возможно, ему следовало промолчать, или хотя бы немного подождать. Но Элайджа видел смерть, значит, его дни сочтены.
— Ты бы не сказал этого, если бы знал… — она смотрела на него, сузив глаза. — Ты хотя бы догадываешься, кто я? Кто мой отец?
— Нет. — И его это не волновало. В его голове были заперты четыре души. Как его могли возмущать чьи-то традиции, какие бы они не были.
Не успел он моргнуть, как Виктория снова толкнула его, и он налетел на дерево. Он хотел, чтобы она подошла ближе, но не так. Не со злостью.
Ее губы приподнялись, обнажая острые белые клыки.
— Ты убежал бы в ужасе, если бы знал.
Эти клыки…
— Но ты не можешь… Я видел, как ты стояла на солнечном свете.
— Чем старше мы становимся, тем больше солнечный свет нас ранит. Такие молодые как я могут оставаться на солнце несколько часов без вреда для себя. — Под конец, ее голос стал выше. — Теперь-то ты понимаешь? Для нас люди — это пища. Наша ходячая еда. Наш источник крови. И если эта еда нам нравится, то мы пьем снова и снова, пока этот человек не станет нашим рабом. Но они никогда не становятся нашими друзьями. Заботиться о них бесполезно, потому что пока мы живем, они увядают и умирают.