Переступить черту (сокращ.)
Шрифт:
Во время бдения многие рассказывали про Мейв истории, которых я никогда прежде не слышал, — истории о том, как она умела утешить и успокоить больного, которого везли в операционную. О том, как она подбадривала людей, когда на них наваливалось чувство страшного одиночества.
Случаются дни, когда Нью-Йорк кажется самым бесприютным местом на свете, однако я, глядя, как облаченный в ризу Шеймас обходит, помахивая кадилом, гроб, слыша плач стоявших за моей спиной людей, испытывал чувство единения, которым способен наделить человека лишь самый малый из маленьких городков.
После чтения Евангелия Шеймас
— Любимое мое воспоминание о Мейв относится, не больше и не меньше, к Всемирному торговому центру, — поднявшись на кафедру проповедника, сказал он. — Мы с ней работали добровольцами в пришвартованном у берега плавучем ресторане, кормили спасателей. А в это время транслировали четвертый матч бейсбольного чемпионата. Я был на палубе, и вдруг до меня долетел снизу совершенно оглушительный вопль. Мы сначала подумали, что стряслась какая-то беда, но, прибежав в ресторанный зал, увидели Мейв с наушниками на голове — она подпрыгивала на месте, да так, что чуть не раскачала наш теплоход. «Тино Мартинес их сделал! — вопила она. — Он их сделал!» И теперь, когда я думаю о Мейв, я всякий раз вижу ее среди тех изнуренных людей победно бьющей кулаком в воздух, вспоминаю, как ее энергия, жизненная сила превращала то мрачное время и место во что-то совершенно иное, в нечто, думаю я, схожее со святилищем.
Шеймас замолчал, а потом продолжил:
— Я не стану вам лгать. Я не знаю, почему Бог взял ее к себе именно сейчас. Но уже одно то, что она была с нами, представляется мне свидетельством Божьей любви. Давайте помнить урок, который преподносила нам Мейв каждым днем жизни. Не старайтесь сохранять что-либо для себя. Отдавайте все людям.
Все, кто был в церкви, и я в том числе, плакали и не стыдились слез. Над кладбищем светило солнце. Дети, держа в руках розы, подходили один за другим к гробу Мейв. Шона, прежде чем положить свой цветок на гроб, поцеловала его. А потом над надгробьями, над застывшей землей, послышался высокий, горький и сладкий звук волынок.
Я спросил себя, что сделала бы на моем месте Мейв, и потому проглотил слезы, обнял детей и мысленно пообещал жене, что постараюсь выдержать это испытание.
Я думал отпроситься с работы, чтобы побыть с детьми, у которых начались рождественские каникулы, однако Шеймас и слышать об этом не желал.
— Прости, приятель, — сказал он. — Наших детишек необходимо баловать — да так, как никого еще не баловали, а у тебя для этого сейчас настроение неподходящее. Так что лучше предоставь это нам с Мэри-Кэтрин. К тому же, Майк, тебе нужно заняться делом. Нечего рассиживаться дома, иди и возьми за хрип козлов, которые нагадили в соборе.
— Взять козлов за хрип? — переспросил я.
— Ну, я смотрю по телевизору полицейский сериал, — ответил Шеймас. — Это что, грех?
И потому сразу после похорон, в понедельник утром, я снова сел за рабочий стол в убойном отделе участка Северный Манхэттен. Позвонил оттуда Полу Мартелли и узнал, что ничего нового обнаружить пока не удалось. Каждый квадратный сантиметр собора обыскали и посыпали порошком, позволяющим выявить скрытые отпечатки пальцев, однако их попросту не было.
Когда в усыпальнице архиепископов обнаружили тело одного из бандитов, сказал мне Мартелли, кое-какие надежды появились, однако тут же выяснилось, что его напарники унесли с собой голову и кисти рук убитого, а вместе с ними и все надежды на установление его личности.
Около полудня я позвонил Лонни Джейкобу, следователю, проводившему осмотр автомобильного салона, в который залетел один из седанов.
— А я как раз собрался звонить тебе, — сказал Лонни, сняв трубку. — Работка была не из легких, однако я высушил едким натром обожженные пальцы нашего неустановленного лица и сумел снять с них верхний слой кожи. Конечно, по второму слою идентификацию личности проводить труднее, но по крайней мере у нас теперь есть хоть что-то. Я уже поговорил с моим знакомым из лаборатории ФБР. Хочешь, я перешлю пальчики туда — для перекрестной проверки?
Я ответил, что хочу, а Лонни пообещал позвонить мне, как только появятся какие-то результаты.
В то утро я решил, что нечего мне сидеть в душном кабинете — надо прогуляться. Со времени моего возвращения на работу прошло уже четыре дня. Подъехав к собору Святого Патрика и остановив машину, я с улыбкой оглядел снующие автомобили, сутолоку пешеходов. Наш город пережил 11 сентября, а теперь вот еще и это, думал я, поднимаясь по ступеням собора.
Сейчас здание было закрыто для публики, в нем шел ремонт. Я показал охранникам свой значок, и меня пропустили.
Пройдя по центральному проходу, я присел на переднюю скамью, окинул взглядом аскетичный пустой храм. Вы, наверное, подумали, что к этому времени я был сыт церквами по горло, однако мне было даже уютно здесь, в теплом полумраке, пронизанном запахом талого воска. Я ощущал странное умиротворение.
Я вспомнил, как старшеклассником приходил сюда на занятия. И усмехнулся, вспомнив, с каким трудом давались мне греческий и латынь. Но зато учившие нас священники-иезуиты убедили меня, что разум дан человеку не напрасно. Божие разумение дано нам, говорили они, для того чтобы добираться до сути вещей. Наверное, потому я и выбрал в университете философский факультет. И потому же в конечном счете стал полицейским. Из потребности добираться до истины.
Я смотрел на алтарь и думал о нашем еще не законченном деле.
Мы знали — когда, где, что, почему и как. Единственное, чего мы не знали, — это кто. Этот человек разработал блестящий план и вместе с тем был способен на звериную жестокость. Это человек с сильной волей, решил я, и, кроме того, на пути к собственной цели он ни перед чем не остановится.
В ходе осады они убили пятерых. Двое спецназовцев погибли во время перестрелки в туннеле. Священник получил пулю в висок — «случайно», если верить Джеку. Джона Руни застрелили в упор.
И наконец, мэр. Почему они до смерти искололи Эндрю Турмана ножом? Ожоги на руках мэра показывают, что его еще и пытали. Почему для убийства мэра они избрали особый способ? Сводили с ним личные счеты?
У этого имелась какая-то причина. Я просто не знал какая.
Перед тем как уйти из собора, я постоял немного перед рядом поминальных свечей в часовне Девы Марии. Я зажег по одной в память о каждом из убитых и еще одну — в память о Мейв. Потом преклонил колени, закрыл глаза и прижал к ним стиснутые кулаки, чтобы не дать волю слезам.