Переулок Мидак

Махфуз Нагиб

Несмотря на свою неспешную походку, Хамида вскоре дошла до Новой дороги. Она представляла его себе: вот он вскочил со своего места в кафе и понёсся за ней, чтобы не упустить из виду. Возможно, как раз сейчас он сворачивает своими широкими шагами в Гурийю, рыская хищными дерзкими глазами в поисках её. Она почти что видела его спиной, как он бежит, такой худой и высокий, следом за ней, но при этом едва ли замечала скопление людей на улице, машины, телеги. Интересно, поймал ли он взглядом предмет своих устремлений?… Разрази его Аллах, эту скотину, он ведь даже не знает, что его ждёт!

Она продолжала идти, не оборачиваясь назад из осторожности, ведь один такой оборот был намного хуже полного поражения. Он дерзкий наглец, и вероятно, сейчас их отделяли всего несколько шагов. Интересно, чем таким он занят? Неужели он довольствуется малым, просто идя за ней по пятам, как бродячий пёс? Или немного опередит её, чтобы показаться ей? А может, он пойдёт параллельно с ней и заведёт разговор первым?… Она всё так же шла настороже, замечая любое движение на улице, подёргиваясь при каждом новом шаге, внимательно оглядывая лица всех

встречающихся ей прохожих и бдительно прислушиваясь к шуму шагов тех, кто шёл позади неё. Всё существо её обуревало желание обернуться, однако грубое упрямство останавливало, и она так и шла, равнодушная ко всему. И тут вдруг навстречу ей вышли её приятельницы-работницы фабрики. Хамида вышла из оцепенения, и на губах её нарисовалась улыбка. Она поздоровалась с ними и развернулась, продолжая вместе с ними тот же путь, но уже обратно. Она шла в центре остальных девушек, а те расспрашивали о тайне столь долгого её отсутствия, и она отговорилась, рассказав, что болела; меж тем, чутко присматриваясь к улице, чтобы увидеть, где он. Так они и шли бок о бок, перебрасываясь то разговорами, то шутками, а глаза её обшаривали то одну сторону тротуара, то другую. Интересно, где он скрылся? Возможно, он наблюдает за ней оттуда, откуда она не видит его, но как бы там ни было, а сегодня она упустила шанс проучить его. Она надеялась, что он со своим привычным самодовольством попробует встать у неё на пути, и тогда она выплеснет на него весь гнев, так что у него поджилки затрясутся, но на сей раз он спасся из её когтей. Да где же он? Может, он следует за ними позади?

Хамида на этот раз не смогла сопротивляться желанию оглянуться назад и острым взглядом впивалась во все уголки улицы, но его нигде не было: ни сзади, ни спереди, ни справа, ни слева! Или он немного задержался, ускользая из кафе, и потерял её из виду, и как раз в этот самый момент пробирается по улице, не зная, где же она! Вскоре весь её энтузиазм ослаб, а бодрость сошла на нет. И когда девушки поравнялись с Даррасой — концом их пути — ей вдруг пришло в голову, что он предстанет перед ней именно там, как сделал когда-то Аббас Аль-Хулв, и надежда вновь замаячила. Энтузиазм тоже воспрянул. Она попрощалась со своими приятельницами и стала медленно возвращаться, обводя взором все уголки улицы. Улица была пуста, точнее, там не было того, кто должен был быть. Оставшийся путь она проследовала с разбитым сердцем!… Она изнывала от своего страшного поражения. Когда она стала подниматься в свой переулок и перевела глаза на кафе, постепенно перед её взором предстал Кирша — сначала она увидела его со стороны кончика абы [5] , затем показалось его левое плечо, и наконец, нагнувшаяся голова, а затем… Господи, что это?… Он был на прежнем месте, держа трубку кальяна в руках!… Сердце Хамиды бешено застучало, кровь прилила к голове и к лицу, и она на всех порах помчалась домой, не разбирая пути перед собой. Пока она поднималась по лестнице, её охватило оцепенение из-за смущения, которое было перманентно присуще ей, и едва достигнув своей комнаты, её внутренний вулкан проснулся и изверг бешеный гнев. Хамида скинула свою накидку на пол и забралась с ногами на диван.

5

Аба — верхняя длинная мужская одежда в виде накидки или плаща из шерсти.

Ради кого он каждый вечер наведывался в кафе? И как мог украдкой бросать на неё столь хищные взгляды? И кому он послал тот воздушный поцелуй?!… В её сердце сменяли друг друга отчаяние и смятение, стыд и ярость. Затем на неё нахлынули мысли: может ли быть такое, что нет никакой связи между его приходом в кафе каждый вечер и её идеями, которые на являются лишь плодом её воображения и напрасных иллюзий?… Или он специально игнорирует её сегодня, чтобы проучить и помучить, играя с ней в кошки-мышки? Не встать ли ей сейчас и не швырнуть в него кувшином с водой, который разобьёт его башку и насытит её жажду мести и злости?! Её охватило мучительное чувство возмущения, незнакомого до сегодняшнего дня, так что она даже в смущении спросила себя, что же с ней творится такое? При этом она даже не знала точно, чего хочет. Несомненно, она хотела, чтобы он следовал за ней на улице и преградил дорогу.

И что потом?… Потом она швырнёт в него уголёк своего гнева, злости и угрозы. Зачем? Это будет вызов его самоуверенности, блеску, улыбке победителя. Да, в этой-то улыбке и был корень всех бед. Она понимала её смысл своим умом и врождённым инстинктом, всем своим телом и духом. То была улыбка борьбы и вызова! К этому состязанию она была готова, и готова встретить эту и подобные ей улыбки лицом к лицу, и дать ответ. Она тосковала по минувшим дракам и склокам, которых когда-то ждала с большим нетерпением и замиранием сердца… В глубине души она горела желанием сравнить свои силы с силами этого мужчины, такого мужественного, влиятельного и гордого. Она была настороже при всей своей резкости и строгости, раскапывая в себе дух нетерпения, гнева, бунта и страсти…

Хамида оставалась сидеть на диване, став жертвой своего дикого волнения, затем повернулась к окну, искоса посматривая на него, и стала двигаться всё ближе и ближе к нему, пока не оказалась прямо перед ним. Бросила взгляд сквозь створки, то ли видя, то ли не видя там чего-то, будто укрывшись темнотой, сгустившейся в комнате. Его она обнаружила спокойно и мирно сидевшим на своём месте, уверенно курившим кальян. В глазах его светилась уверенность в себе и ловкость, как будто он был один в мире, оторванный от всего, что происходило вокруг него. На лице его не было ни следа от той вызывающей улыбки. Вот он какой — спокойный и уверенный, а меж тем она вся пылает огнём. Хамида внимательно, яростно

и напряжённо разглядывала его, но от этого возбуждение и замешательство только ещё больше росли в ней. Она так и сидела на месте, пока мать не позвала её ужинать, после чего покинула комнату. Всю следующую ночь она не знала сна от изнурения, а день провела в печали, ожидая с непрекращающимся волнением вечера. За прошедшие дни у неё не закрадывалось и тени сомнения, что он придёт, но вот сегодня она с тревогой ждала, случится это или нет. Она наблюдала за тем, как в переулке сокращается солнечный свет, и луч медленно ползёт всё выше по стене кафе. Странно, но её не отпускал страх, что он не придёт на этот раз — наверное, она выдумала это благодаря своему чутью непокорного воина и его козням. Настал тот момент, когда он обычно появлялся: истекли последние минуты, и было ясно, что сегодня его уже не будет, что лишь подтвердило её подозрения, и она поняла: он отсутствует намеренно. На губах её проступила улыбка, и она выдохнула с облегчением. Совершенно не ясно было, что же на самом деле дарило ей такое облегчение, но сама интуиция подсказывала ей, что если сегодня он не явился специально, то сделал это, без сомнения, затем, что и вчера: так же специально не стал её преследовать, а значит, это никакое не пренебрежение к ней и не равнодушие, а скорее, наоборот: он смело вступает в бой всем своим мастерством и искусством, и стоит на этом поле боя в этот час, хоть она его и не видит. Она была довольна своей интуицией, которой доверяла, и с новой решимостью устремилась к битве, ибо сидеть дома больше не было сил. Завернувшись в свою накидку, она покинула квартиру, даже не обращая внимания на свой наряд, как делала вчера. Холодный ветер улицы обжигал её лицо и подбадривал, напоминая оживление в конце дня, измучившего её волнениями и размышлениями. Она язвительно пробормотала себе под нос: «Какая же я дура!… И для чего я взвалила на себя такую муку?!… Пошёл он ко всем чертям!», и ускорила шаги, пока не настигла своих приятельниц. Затем она вернулась с ними; они предупредили её о том, что скоро потеряют одну свою подругу, которая выходит замуж за некого Занфаля, помощника в лавке Сайдхама, продавца таамийи [6] . Одна из девушек сказала:

6

Таамийя — национальное арабское и египетское блюдо, которое готовят из варёных бобов с чесноком, петрушкой и оливковым маслом.

— А ты была посватана раньше неё, но замуж она выходит раньше тебя…

Эти слова произвели на Хамиду неприятный эффект, и она резким тоном похвасталась:

— А мой жених сейчас зарабатывает нам на блестящее будущее…

Она похвасталась Аль-Хулвом вопреки своей воле, а потом вспомнила про то горе, которое стряслось с господином Салимом Алваном — Аллах поразил его, подобно всякой вещи, что вдруг становится бесполезной в этом мире, и сердце её ёкнуло от боли. Уныние не отпускало её всю дорогу назад: она чувствовала, что жизнь ставит ей палки в колёса и плетёт козни против неё. Сама жизнь это и есть тот единственный враг, которого она даже не знала, как схватить за шиворот. Она шла в сопровождении девушек до самого конца Даррасы, затем попрощалась с оставшимися и повернулась, чтобы вернуться туда, откуда пришла. На расстоянии вытянутой руки увидела его — своего мужчину, — он стоял на тротуаре, словно ожидая её! Скованная смущением, Хамида будто в шоке уставилась на него от нагрянувшей неожиданности, так что впору было кусать пальцы от раскаяния из-за упущенного шанса, и продолжила свой путь в полуобморочном состоянии. Она была не готова к этой встрече, и даже не сомневалась, что он выследит её. Он всё планировал и замышлял тайком, а затем каждый раз внезапно сваливался на неё, повергая в шок и смущение. Сейчас же она собирала все свои разбросанные силы и звала на выручку свирепость: её ужасно задевало то, что она даже не нашла подходящей случаю одежды, как следовало сделать. Всё это причиняло ей немало волнения.

Подкрадывались тёмные сумерки, и вся атмосфера была как будто благоговейной; улица стояла безлюдной, а он, меж тем, спокойно поджидал, когда она приблизится. На смиренном выражении лица не было и следа вызова или той самой победоносной улыбки триумфатора. Как только она поравнялась с ним, он тихо заговорил с ней:

— Тот, кто переносит горечь терпения, достигает…

Она не услышала окончания его фразы, так как он пробормотал её совсем тихо, и свирепо поглядела на него, не произнося ни слова и продолжая идти своей дорогой. Тогда он догнал её и глубоким тихим голосом сказал:

— Добро пожаловать. Я чуть с ума не сошёл вчера, так как не мог бежать за тобой на глазах у всех. Твоего выхода из дома я ждал день за днём, и как только представился шанс, которым я не мог воспользоваться, то я почти что обезумел…

Он смотрел на её с кротким выражением на лице, совсем не тем, которое повергло её в волнение: без вызова и триумфа, а слова его были больше похожи на жалобу, страдание и вымаливание прощения. Не к этому она стремилась, но что же ей делать сейчас?… Пренебречь им и ускорить шаги, и тогда всё закончится? Она может так сделать, если захочет. Но в сердце она не находила поддержки, ведь этой встречи она ждала с самого первого дня, и чувства её походили на те, которые испытывает женщина, которой смущение не свойственно.

Со своей стороны мужчина профессионально играл свою роль и коварно ткал канву неправдоподобной истории, и того страха, который лишил его вчера возможности идти за ней следом, у него не было. Вдохновлённый своим чутким инстинктом и чрезвычайным опытом в таких делах, он внемлил внутреннему голосу, который подсказывал ему, что сейчас лучше не спешить, а оставить всё как есть. Инстинкт и опыт также внушали ему скрыться под маской учтивости и кротости. Он снова мягким тоном сказал ей:

— Помедли немного… у меня есть…