Переулок Мидак
Шрифт:
В одно из немногих мгновений, когда к нему вернулось сознание, с холодным трепетом он спросил сам себя: «Я что, умираю?» Он умрёт вот так, окружённый всей семьёй?… Но ведь когда кто-нибудь обычно отправляется на тот свет, вырванный из объятий своих близких, какая польза ему от того, будут ли его удерживать руки любимых или нет?… В этот момент ему захотелось прочитать молитву и произнести слова свидетельства о единстве Бога и пророчестве Мухаммада, но собственная немощь не дала ему сделать этого. Слова молитвы и свидетельства постепенно вызвали в нём некое внутреннее движение, смочившее слюной высохшее горло. Благодаря своей крепкой вере он не забыл ужасы приближающегося последнего часа, и невольно позволил телу сдаться на их волю. Дух же
Однако на грани смерти он пребывал недолго: скоро опасность миновала, и настало выздоровление. Салим Алван постепенно вернулся в объятия жизни, и душе его захотелось вновь вернуть здоровье и бодрость, чтобы опять вести привычный образ существования. Однако предупреждения и рекомендации врача надломили его надежды и вскоре совсем покончили с ними. От жизни у него оставалось совсем немногое. Да, да, он спасся из когтей смерти, однако превратился ныне в совершенно иного человека, с хрупким телом и больным духом. Проходили дни, болезнь сделала его ещё более раздражительным, свирепым, мрачным и ненавидящим всех и вся. Ему и самому было непонятно, какое такое препятствие встретилось на жизненном пути; он спрашивал себя, за какой же грех Всевышний Аллах так наказывает его?… Совесть его была довольна всем, что он имел, он находил оправдания грехам других людей, по-доброму обходился с ними и закрывал глаза на их ошибки. Он очень любил жизнь, наслаждался своим состоянием и услаждал им свою семью, и, как полагал сам, не переходил границ, дозволенных Аллахом, а потому чувствовал полную уверенность в жизни, пока не заметил мощного потрясения, нанёсшего удар по его здоровью и почти похитившему разум. Что за грех такой он совершил?… Никакого греха. Нет, это всё соперники, они своей завистью навели на него эту вечную порчу!.. Вот так всё приятное в его жизни стало горьким, на лбу его выступили морщины, придававшие столь угрюмый вид. По правде говоря, утраченное им телесное здоровье не шло ни в какое сравнение с нервным.
Сидя за письменным столом в конторе, он задавался вопросом: неужели в жизни ему только и осталось, что забиться в этом месте и проверять канцелярские бумаги?!… Лик такой жизни казался ему ещё более мрачным, чем его собственное лицо. Он застыл, словно статуя. Прошло сколько-то времени, а он по-прежнему сидел, погружённый в свои думы, пока не услышал какой-то шорох у дверей конторы. Он повернулся в ту сторону и увидел лицо Умм Хамиды в оспинках, что шагнула ему навстречу. В глазах его светился странный взгляд. Салим Алван поздоровался и вполуха прислушался к благословению, которое женщина призывала на него, а также к словам приветствия. Ум его был занят старинными воспоминаниями, совсем не относившимися к ней.
Разве не странно то, что он забыл Хамиду, как будто её и вовсе не существовало?!.. За время выздоровления воспоминания о ней, бывало, не раз нахлынывали на него, однако так же быстро улетучивались без следа. Он не сожалел о ней с той же силой, с какой добивался её, а затем и вовсе выкинул её из головы, словно её и не было, или она была лишь капелькой крови в потоке здоровья, которое текло по его венам. А как только оно иссякло, эта капелька тоже испарилась в воздухе.
Взгляд Салима Алвана снова застыл. Он поблагодарил её за то, что она навестила его, и пригласил присесть. Её присутствие настолько досаждало ему, что почти переходило в ненависть к ней. Он спрашивал себя, что же на самом деле привело её к нему: неужели ей искренне хотелось поздороваться с ним ради снискания благословения Всевышнего, или чтобы удостовериться в чём-то, чего хотелось раньше?!… Однако женщина не питала никаких злых намерений в отношении него, ибо уже давно потеряла на него всякую надежду, полностью разуверившись. Однако он сказал ей, словно в своё оправдание:
— Мы желали одно, а Аллах распорядился по-другому.
Женщина добавила, быстро сообразив,
— Это не ваша вина, господин мой, мы всего лишь просим у Аллаха для вас здоровья и благополучия.
Женщина попрощалась и покинула контору, оставив его в даже более худшем расположении духа и подавленном состоянии. Тут внезапно из рук одного работника выпал мешок с хной, и господин Алван просто рассвирепел, грубо отругав его:
— Скоро двери конторы закроются, вот тогда вы будете искать новый источник пропитания!
Он остановился на какой-то миг, объятый гневом и раздражением, и этот гнев напомнил ему недавнее предложение сыновей — ликвидировать свой бизнес и удалиться на покой. От этого его гнев и злость лишь удвоились. Он сказал себе, что они желают ему отнюдь не покоя: всему виной его деньги, которые они стремятся прибрать к рукам. Разве не то же самое они предлагали ему раньше, когда он пребывал в полном расцвете сил?!… Они хотят его богатства, а не здоровья и благополучия. В приступе гнева он забыл о том, что сам же отказался от идеи ограничить свои надежды в жизни на работе в конторе; он не находил большего удовольствия, чем возлагать на себя тяжкое бремя накопления денег, которыми всё равно не сможет воспользоваться. То упрямство, что разгорелось в его душе в последнее время, а также подозрения в отношении всех, не миновавшее даже его жену и детей, было одним из проявлений этого состояния… Прежде чем пламя гнева и возбуждения остыло, до ушей его донёсся низкий голос, который глубоким и одновременно нежным тоном произнёс:
— Хвала Аллаху за ваше исцеление… Мир вам, брат мой…
Господин Алван обернулся в сторону источника звука и увидел приближающегося к нему Ридвана Аль-Хусейни, высокого и полнотелого, с сияющим озарённым лицом. Мускулы на лице его расправились впервые за долгое время, и он попытался подняться, однако посетитель опередил его, положив ладонь ему на плечо со словами:
— Заклиная вас святым Хусейном, продолжайте сидеть…
Они тепло обнялись. Господин Ридван много раз заходил проведать его домой, пока тот болел, и если не мог увидеться с ним, передавал ему свои приветствия и благословения. Он уселся рядом с хозяином дома и оба принялись за дружескую приятную беседу. Господин Салим Алван с огромным возбуждением воскликнул:
— Я чудом спасся..!
Глубоким, проникновенным голосом господин Ридван заявил:
— Хвала Аллаху, Господу миров, вы спаслись чудом, и живёте чудом. Чтобы человек продолжал жить хотя бы одну секунду, требуется огромное чудо божественного могущества, и жизнь любого человека есть не что иное, как цепь божественных чудес. Только подумайте о жизни всех людей на свете, а также всех живых существ!… Так давайте благодарить Аллаха днём и ночью, в начале ночи и в конце дня. До чего ничтожна наша благодарность по сравнению с этими господними благословениями.
Салим Алван застыл, слушая его, затем с раздражением пробормотал:
— Болезнь — неприятнейшее из зол.
Господин Ридван улыбнулся и возразил:
— Возможно, она такова по сути своей, однако с другой стороны это божественное испытание, что означает благо.
Господину Алвана такая философия была не по душе, и внезапно он почувствовал неприязнь к его словам. Тот положительный эффект, который оказал на него приход Ридвана Аль-Хусейни, исчез, однако он не сдался на милость досады и переживаний, как делал обычно, и тоном сетования спросил:
— Что же такого я совершил, что Он ниспослал мне такое наказание?… Разве не видите, что я лишился своего здоровья навеки?
Господин Ридван погладил свою красивую бороду и тоном упрёка высказался:
— Откуда нам с нашим поверхностным знанием понять эту изумительную мудрость?… Да, вы и впрямь добрый человек, благонравный, щедрый, строго соблюдающий божественные повеления, однако Аллах испытывал своего раба Айюба, который был пророком, не забывайте. Так что не печальтесь и не отчаивайтесь, вера ваша обернётся для вас добром.