Переулок Мидак
Шрифт:
— Я люблю тебя, моя дорогая…
Слова любви прозвучали мерзко, вылетев из его скучающего рта — словно то был плевок! Её охватила досада, заставившая почувствовать, что она никогда не откажется от этого унижения, каким бы огромным оно ни было, если только оно гарантирует, что вернёт его в её объятия! На миг она ощутила, что за его любовь готова отдать свою жизнь. Но то был лишь преходящий миг, и она быстро пришла в себя, и её сердце наполнилось скрытой злобой. Она приблизилась к нему на несколько шагов, при этом глаза её сверкнули как алмазная булавка, приколотая к тюрбану, и решившись довести дело до конца и бросить ему вызов, сказала:
— Ты правда меня любишь? Ну тогда женись.
В его глазах появилось изумление, он глядел на неё, не зная, верить ей или нет. Она не подразумевала именно то, что только что сказала, но хотела испытать, прощупать его.
— А изменит ли брак хоть как-то наше положение?
— Да. Давай поженимся и оставим такую жизнь.
Терпение его лопнуло, зато в груди появилось твёрдое намерение разрубить узел со всей решимостью и жёсткой откровенностью. Так он исполнил бы то, что долго носил в себе, даже если бы её ночной
— Замечательная идея! Ты молодец, дорогая. Мы поженимся и будем жить как аристократы: Ибрахим Фарадж, его жена и дети! Однако, что такое брак? Скажи мне — я ведь забыл это, как и обо всех благородных нравственных нормах. Или дай мне немного подумать… Брак?!… Это же такое серьёзное дело, включающее мужчину и женщину, уполномоченное лицо, религиозное свидетельство и многочисленные обряды… Когда ты обо всём этом узнал впервые, Ибрахим?… Прочитал в Коране или выучил в школе?! Однако я не знаю, соблюдается ли ещё этот обычай, или люди отказались от него?
Хамида вся затряслась от гнева; с сердцем, переполненным отчаянием и печалью, она взглянула на него — улыбающегося так спокойно, так безразлично, что обезумела и бросилась на него, вонзав в его шею ногти. Её неожиданное движение, однако, не застал его врасплох — он воспринял его спокойно и схватил её за руки и разнял их, а затем всё с той же насмешливой улыбкой высвободился. От этого она пришла в ещё большую ярость и с молниеносной быстротой подняла руку и влепила ему со всей силы пощёчину. Улыбка с его губ пропала, а в глазах появился злой угрожающий взгляд. Она с бесстрашием и вызовом посмотрела на него в ответ, нетерпеливо ожидая первой вспышки грозы, почти позабыв признаки боли, с удовольствием предвкушая борьбу. Её истерические мечты прельщали ей счастливую развязку этой дикой потасовки. Но с другой стороны это сулило свои последствия — капитуляция перед гневом. От него не скрылось то, что ответить на её враждебность такими же действиями лишь будет означать лишь укрепление связей, которые он хотел разорвать и укрепит её привязанность к нему. Он сдержался и обуздал свою злость, приняв решение поведать ей о неприкрытом разрыве, и вышел из боя, не защищаясь. Он отступил на шаг назад и повернулся к ней спиной со словами:
— Иди-ка на работу, дорогая моя…
Она едва верила своим глазам, задумчиво уставясь на дверь, через которую он только что исчез, и чувствуя отчаяние. Своим врождённым чутьём она поняла, что означало его отступление. Сердце её предугадало эту трагическую правду. Грудь защемило от острого внезапного желания убить его! Это желание взорвалось с пленяющей силой, но справиться с ним было ей по плечу. Она знала многие свои стороны благодаря этому человеку. Он сделал своё дело и раскрыл ей самую опасную из всех её черт, только вот будет ли ей самой приятно на самом деле, если она будет торговать своей жизнью, только чтобы погубить его? Ради жизни она пренебрегла всем, а можно ли тогда пренебречь самой жизнью?!… Она ощутила стеснение в груди; ею завладела тревога, полная отвращения к нему. Желание мести всё так же пылало в ней, и язычки этого пламени жгли её. Но сначала она должна покинуть это место, только на улице будет для неё выход из ада собственных мыслей и простор для дальнейших шагов. С нехотью она пошла в сторону двери и обернулась назад, словно чтобы бросить на комнату прощальный взгляд. В этот миг сердце выпрыгивало из груди. О боже… Как же всё так быстро кончилось?!…Сколько раз она глядела в это зеркало, такая радостная и счастливая? А эта кровать, такая мягкая, колыбель страсти и мечтаний! А на том диване она сидела перед ним и слушала его наставления, перемежавшиеся объятиями и поцелуями! А на этом туалетном столике стояла их общая фотография, на которой оба были в вечерних нарядах! Отвернувшись от этих воспоминаний, она выбежала из комнаты. По дороге горячий воздух обжёг её; она с трудом могла дышать. Она шла и говорила себе: «Я ни за что не упущу случая уничтожить его!» Это могло бы стать исцелением для неё, но при условии, что она не заплатит за его жизнь ценой собственной. Жизнь дана не для того, чтобы ею жертвовать — жизнь превыше всего, даже выше самой любви. Да, и впрямь любовь стала для неё глубоким шрамом на сердце. Но она была не из тех женщин, кого любовь губит. Да, у неё есть кровоточащая рана, но раненый может жить, хоть и истекает кровью. Более того, он может наслаждаться жизнью на широкую ногу — в ней есть и золото, и веселье, и власть, и борьба. Вот так она испытывала разочарование, когда увидела перед собой экипаж. Она махнула ему и уселась внутрь, почувствовав неодолимую потребность в воздухе и отдыхе, и сказала водителю:
— На Площадь Оперы для начала, затем возвращайтесь по улице Фуада Первого, пожалуйста, не торопитесь.
Она села посредине сиденья, откинувшись назад, закинув ногу на ногу. Её шёлковое платье обнажило часть бедра и ноги. Вытащила пачку сигарет из сумочки, зажгла одну сигарету и затянулась, не обращая внимания на взгляды прохожих, пожиравших глазами её плоть…
Она погрузилась в пучину мыслей. Едва ли сердце её исцелится от своих страданий, но вместе с тем маловероятно и то, что её хватка за вервь жизни ослабеет. Она тяжело переносила утрату многих мечтаний и вполне ожидаемых удовольствий, но ей и в голову не приходило, что она могла бы найти новую любовь, которая заставит позабыть эту, принёсшую ей одно только разочарование, ибо теперь она питала злобу к любви. Если человек теряет сияющий драгоценный камень любви, то уже не может себе представить, что будет счастлив, найдя его снова.
Хамида обратила внимание на дорогу — машина как раз кружила вокруг Оперного театра, а вдали от неё замаячила Площади Королевы Фариды. Фантазия её парила дальше над улицей Муски, Новой Дорогой, Санадикийей и Мидаком. Перед её глазами проносились словно призраки фигуры мужчин и женщин, и она спросила себя, а узнает ли её кто-нибудь из них, если увидит в этом наряде?… Сможет ли хоть один из них обнаружить Хамиду в обличье Тити? Зачем это брать в голову? У неё же нет ни отца, ни матери! Она равнодушно вдохнула дым от сигареты и бросила из на землю… Она начала успокаиваться, смотря на дорогу, пока экипаж не вернулся на улицу Шариф. Хамида направилась к бару, в котором работала, и в этот самый момент её слух резанул пронзительный голос, словно разрывающий могилу: «Хамида!», и она обернулась к нему в панике, увидев, что на расстоянии вытянутой руки от неё стоит Аббас Ал-Хулв, учащённо дыша.
32
Сама не своя, она воскликнула:
— Аббас?!..
Молодой человек еле переводил дух: он нёсся за экипажем порядочное расстояние — от самой Площади Оперы, бросившись вслед за ней, не обращая внимания ни на что, наталкиваясь на скопища людей, не пропуская ни одного толчка и не отворачиваясь от настигавших его проклятий и ругательств. Незадолго до этого он шёл под руку с Хусейном Киршей. Оба они пробирались наобум после выхода из бара Виты, пока не доплелись до Площади Оперы — там-то взгляд Хусейна и наткнулся на экипаж, который вёз Хамиду. Он увидел внутри пассажирку, но не узнал её, а лишь вскинул от восхищения брови, привлекая к ней внимание своего друга. Аббас поглядел на приближающийся к ним экипаж, что объезжал вокруг площади. Его взгляд был прикован к ней — той девушке, что скрылась из его мыслей, и он не мог отвести глаза: что-то в её лице приковало его какой-то магической силой. Да и в её фигуре тоже имелись похожие черты. Какое-то мягкое сходство ощущало его сердце, опережавшее глаза. Его суставы ощутили словно удар грома, после которого он очнулся от лёгкого опьянения и полностью протрезвел. Сердце его закричало: «Это она!» Её экипаж уже скрылся в направлении садов Узбакийи. Тогда Аббас пустился за ним бегом без всяких размышлений и обдумываний. Его друг кричал ему вслед, продираясь сквозь толпу. На миг ему помешало движение транспорта в начале улицы Фуада Первого, но глаза его не отрывались от её коляски. Затем он вновь побежал так быстро, насколько мог, но силы его понемногу начали сдавать, и вот настиг её, когда она собиралась уже войти в бар, и позвал её. Когда она обернулась к нему и воскликнула, все оставшиеся у него сомнения рухнули. Наконец-то органы чувств настигли опередившее их сердце. Он стоял перед ней, задыхаясь, с трудом переводя дыхание, не зная, верить ли своим глазам. Хамиду тоже поначалу охватило изумление и беспокойство. Затем из-за стеснения и страха перед любопытными она совладала со своими чувствами и сделала ему знак, сама же поспешно направилась в переулок перед баром. Он последовал за ней. Она зашла в первую дверь слева — то была цветочная лавка — и продавщица цветов поприветствовала её, так как знала уже благодаря тому, что Хамида была у неё частой клиенткой. Та ответила на приветствие и прошла в конец лавки, скрываясь от глаз посторонних. Продавщица поняла, что Хамида хотела бы остаться в лавке наедине со своим товарищем, и прошла на своё место у прилавка с цветами, и уселась, не обращая внимания ни на что, словно никто и не врывался в её лавку только что. Они стояли лицом к лицу; Аббас трясся всем телом от возбуждения и недоумения. Что же побудило его пуститься вслед своему смертельному врагу?! Чего он хотел от этой насильственной встречи с ней? В этот момент он оказался словно обнажённый, у которого нет никакого мнения и никаких планов. Худшие воспоминания сломили все его надежды, пока он преследовал её бегом, насыпая в глаза ему пыль и скрывая от него дорогу. Он бежал за ней без всяких мыслей и решений наперёд, подчиняясь слепому инстинкту, пока, наконец, не выкрикнул её имя. Он утратил остатки сознания, как только прошёл вслед за ней в лавку, больше напоминая лунатика. Но вскоре потихоньку начал приходить в себя после всех усилий и стресса. Глазами принялся изучать женщину, стоящую перед ним — в новой одежде, с причудливым макияжем, напрасно пытаясь отыскать в ней след девушки, которую любил. Немного отвёл взгляд; сердце его мучилось от спазма, словно по глоткам пило горький напиток. Оно не было наивным или глупым, чтобы не понять правды о том, что видело сейчас. Слухи, кружившие в Мидаке, заставили его поверить в худшее. Но даже эти самые слухи, без сомнения, не шли ни в какое сравнение с истиной, представшей перед его глазами. Удручённый, он испытывал чувство тщетности жизни. Но гнев, что денно и нощно полыхал в нём горячим пламенем, не взорвался — он вовсе не собирался ударить её или даже плюнуть в лицо. Хамида смущённо глядела на него и в сердце почувствовала страх перед этим следом из прошлого, которого она старалась избегать. Он не вызвал в ней ни единого отклика — ни симпатии, ни сожаления, а лишь презрение и ненависть. Хамида про себя кляла злосчастье, которое бросило его у неё на пути. Молчание стало действовать на нервы, и больше не в состоянии терпеть это, Аббас охрипришим, дрожащим голосом спросил:
— Хамида! Ты ли это?! Господи Боже, как мне поверить своим глазам?!… Как ты могла бросить дом и мать, и дойти до такого?!
Она смущённо, но бесстрашно ответила:
— Не спрашивай меня ни о чём. Мне нечего тебе сказать. Такова непреодолимая воля Аллаха.
Однако её смущение и слова покорности произвели эффект, обратный ожидаемому: они лишь спровоцировали его гнев и бешенство. Он повысил голос до рёва, заполнившего всю лавку:
— Бесстыжая обманщица! Тебя соблазнил прелюбодей, такой же, как ты сама, и ты убежала с ним. Ты оставила после себя в своём квартале худшие воспоминания. Неприкрытый разврат читается на твоём лице, ты позорно выставляешь себя напоказ…
Это лишь воспламенило в ней врождённую злобу, она рассвирепела, и теперь её смущение и страх стёрлись. Всё это прибавилось к перенесённому за день разочарованию и бешенству. От этого лицо её побледнело, и он в порыве безумия закричала:
— Заткнись!…Не кричи, словно сумасшедший! Или ты считаешь, что напугаешь меня своим криком?! Что ты хочешь от меня?… Ты не имеешь на меня никаких прав, убирайся прочь с глаз моих…
Его гнев утих ещё до того, как она сказала последние слова! Её гнев сломил его гнев, словно воспламенил воду, которую потушил огонь. Он растерянно посмотрел ей в лицо и дрожащим голосом пробормотал: