Переворот
Шрифт:
Старик Евтифеев достал табакерку:
— Не, гражданин-товарищ, я сам по себе…
Днем Огородников встретил брата. И тот ему сообщил:
— Дядька Митяй подарок тебе приготовил.
— Какой подарок?
— Увидишь сам, — загадочно посмеивался Пашка. — Ну, чего там комиссия решила? — поинтересовался. — Долго вы там еще будете цацкаться с этим Кайгородовым?
— А ты чего предлагаешь?
— По мне, так и разговаривать с ним не о чем. Пашка за эти дни еще больше, кажется, раздался в плечах, возмужал, но синевы в глазах поубавилось.
— К стенке его — и баста.
— Больно горяч. Смотри мне, не разводи анархию, — предупредил. — А то не погляжу, что брат…
— Да ну вас! — махнул рукой Пашка. — Затеяли разбирательство… А чего разбираться? Все ясно.
Когда подходил к дому, где они с Селивановым квартировали, Огородников увидел Митяя Сивуху, державшего под уздцы вороного жеребца. Собравшиеся тут бойцы громко разговаривали, смеялись. Огородников остановился поодаль, молча наблюдая за этой картиной. Жеребец бил копытами землю, круто изогнув шею, атласная кожа на его спине мелко подрагивала. Митяй с трудом его удерживал.
— Это что за выездка? — спросил Огородников. — Где взяли коня?
— Леквизировали у врага Советской власти, — доложил Митяй и дружески, по-свойски подмигнул. — Это ж Кайгородова жеребец.
— Вижу. Где вы его взяли?
— Инородец один сховал, а мы обнаружили…
— Бери, командир, — сказал кто-то из собравшихся здесь бойцов. — Грех такому коню стоять без дела.
— Вот и я говорю! — обрадовался поддержке Митяй. — Добрый конь. Нехай теперь послужит революции…
«Так вот какой подарок приготовили мне», — подумал Огородников, не в силах отвести взгляда от жеребца. Представил себя на миг в седле на этом чистокровном скакуне из табунов Аргымая. И вдруг презрительно отвернулся и строго сказал:
— Отведите коня обратно. И чтоб я больше не видел такого самовольства. А повторится — пеняйте на себя.
Огородников спустился к реке, умылся, блаженно покрякивая и отфыркиваясь. Речка Сема делала тут крутой поворот и влетала в деревню на полном скаку, яростно вспененная и неудержимая… Степан присел на камень и долго смотрел на причудливые извивы водяных струй, как бы вытекающих одна из другой и тут же одна с другой сливающихся. Вода вспыхивала так, словно свет падал не сверху, а шел из глубины, отчего окраска воды менялась постоянно. Он пытался уловить момент этой вспышки, но глаз не успевал — и вспышка оставалась где-то за пределами постижимого, а виден был лишь отраженный свет. Тайная сила воды давно привлекала и завораживала Степана Огородникова — был ли то крохотный лесной ручеек или вот эта река, с причудливой игрой воды и света, были ли то крутые морские волны, движение которых загадочно и непредсказуемо… Природа сотворила мир по каким-то своим законам, постигнуть которые непросто. И человек, вопреки всему (а может, и не вопреки), пытается построить свой мир. Каким он будет? — думал Огородников, глядя на реку. Конечно, мир этот как таковой пока не существует. Он только зарождается — и его надо выпестовать, за него надо драться, кровью платить…
Шум реки не отвлекал Огородникова. Отвлекало что-то другое, и он никак не мог понять, откуда этот посторонний, мешающий звук. И только когда обернулся — увидел сбегавшего вниз, по склону, Михаила Чеботарева, кованые сапоги которого резко стучали, высекая из камней искры… Огородников поднялся ему навстречу. Михаил, еще не добежав до него, негромко, с придыханием сказал:
— Селиванов велел передать: гости явились.
— Какие гости?
— Гуркин приехал. И какой-то комиссар из Омска.
— Гуркин? — удивился Огородников и, ни о чем больше не спрашивая, быстро пошел вверх по склону, на ходу приводя себя в порядок, — застегнул ремни, поправил кобуру.
Селиванов огорошил его новостью.
— Приказано отвести отряд.
— Куда отвести? Кто приказал?
— Комиссар Центросибири Соболевский.
— Это который из Омска? — догадался Огородников. — Когда же он успел отдать приказ?
— Пока ты купался… Огородников шутки не принял:
— Ты что, уже разговаривал с ним?
— Да так… на ходу.
— Приказы на ходу не отдаются.
— Смотря какая обстановка…
— Ну, и какая же… по мнению Соболевского?
— Об этом он тебе сам скажет. А что это ты так активно настроен против Соболевского? Еще и в глаза его не видел…
— Не против Соболевского, а против приказов, которые он отдает на ходу… А Гуркин зачем приехал? Кайгородова вызволять?
Селиванов помедлил.
— Послушай, Степан, давай не будем делать поспешных выводов.
— Хорошо, не будем. Послушаем, что скажет комиссар Центросибири.
Увидев же комиссара, Огородников удивился и несколько даже разочаровался: приготовился к встрече с представителем солидным и важным, а перед ним стоял совсем молодой, по-юношески ладный, подтянутый человек. Хотя, как выяснилось позже, ни по возрасту своему — двадцать шесть лет, ни, тем более, по своему партийному стажу — член партии большевиков с одна тысяча девятьсот десятого, Соболевский не был юноша, а был зрелый, закаленный боец. Он улыбнулся Огородникову, протянув руку, и весело сказал:
— Так вот ты какой! А я тебя представлял несколько иначе…
— И я вас, товарищ комиссар, тоже другим представлял, — признался Огородников. И они задержали руки несколько дольше, чем полагается для рукопожатия, глядя друг другу в глаза. — Это правда, что есть приказ об отводе отряда из Мыюты? — спросил Огородников, расслабляя ладонь и не отводя взгляда. Соболевский отпустил его руку, но взгляда тоже не отвел:
— Давайте обсудим этот вопрос.
— Разве приказы обсуждаются? — язвительно прищурился Огородников. «А впрочем, — тут же подумал, — и выполняются не все. Прошлым летом вон какие грозные приказы отдавал Керенский кронштадтским морякам, а что из этого вышло? Так что поглядим по обстановке…» Вслух же прибавил: — Можно и обсудить.
И только сейчас заметил сидевшего подле окна человека, скуластое и смуглое лицо которого, с резкой и жесткой линией рта, обрамленного сверху коротко стриженными усиками, показалось ему знакомым, хотя видел он его впервые… И он тотчас догадался: Гуркин. Испытав при этом чувство некоторого замешательства — слишком уж неожиданным и рискованным был приезд председателя Каракорумуправы. На что же он надеялся? Во всяком случае, держался Гуркин спокойно и уверенно, слишком даже уверенно, как будто всем своим видом говоря, что он у себя дома и, будьте любезны, с этим считаться. «Ну что ж, — подумал Огородников глядя Гуркину прямо в лицо и как бы принимая вызов, — и мы тоже не в гостях». А вслух повторил: — Можно и обсудить.