Перевоспитать бандита
Шрифт:
— Маруся! Что ты расселась?! Неси портвейн, будем стирать тебе память.
Икнув от испуга, продавщица быстро кивает и живо принимается стругать закуску. У её партнёрши по спаррингу боевого настроя как не бывало. Женщины дружно соображают на двоих. Так что самое время валить отсюда, а то атмосфера становится слишком томной. Кому как, а мне голова нужна трезвой, иначе состояние реквизита перестанет волновать.
«Реквизит», кстати, в кои-то веки покорно помалкивает, спотыкаясь едва
— Павел, ты можешь остановиться?
— Зачем?
— Надо. Я должна перед тобой извиниться.
Да ладно?!
— Валяй, — бросаю на ходу.
— Извини.
Я жду продолжения, не сразу поняв, что его не последует.
— Что ж, пьяные мысли самые искренние. Будем считать, ты осознала...
— А ты знаешь народную мудрость, что усики — пропуск в трусики? — увлечённо перебивает меня Женя.
— Это ты к чему? — Встаю как вкопанный.
Вы поглядите-ка, как оживилась, не к добру...
— К тому, что размер и выносливость не главное, альтернатива есть. Ты, главное, не отчаивайся.
— На что ты намекаешь, бля?! — рычу, гневно глядя в квадратные от шока глаза Павловной.
Впервые в жизни я хочу побиться головой о стену и поплакать.
— Я… э-э… поддержать хочу. Ты чего? — робко улыбается паршивка.
Ну и что с ней прикажете делать?
— В машину, живо!
Размашисто распахиваю дверцу, заталкиваю «группу поддержки» на заднее кресло, усаживаюсь за руль и сразу поворачиваю к себе зеркало заднего вида, чтобы держать эту глупую пьянь в поле зрения.
В принципе, всё не так плохо. Я ж теперь вправе развеять домыслы, правильно?
Хмыкнув, завожу мотор. Руки так и чешутся немедленно приступить к делу. Один поцелуй ведь не преступление? А сероватые подтёки и листва в волосах даже добавят задумке пикантности. Будет во всех смыслах моей грязной девочкой.
Вопрос только в том, смогу ли я остановиться? Очень сомневаюсь.
Когда машина плавно тормозит у калитки, моя пассажирка уже бессовестно дрыхнет, подложив под голову согнутую руку.
Н-да, что-то поторопился я, раскатал губу...
Мстительно выкручиваю громкость на магнитоле. Не на всю мощность, но достаточно, чтобы моментально протрезветь и подскочить от ужаса.
О-о-о, да! Женечкин сумрачный взгляд — отдельный сорт удовольствия.
По радио крутят шансон. Я не фанат, а вот её прямо бодрит.
Устав ждать, когда ей удастся вернуть тело в вертикальное положение, открываю заднюю дверцу машины.
— Я сама могу, — упрямится Женя, кое-как выбираясь наружу.
Рывком подхватываю её за миг до встречи с землёй, ногой захлопываю дверь и сухо требую:
— Ключи.
—
Гордиться там нечем, кстати. «Охранник» даже из будки не показывается, только нос торчит.
До прихожей добираемся почти без приключений, если не считать перевёрнутое по пути ведро. Стоять Женя может с огромным трудом, но активно мешает мне сперва её разуть, затем самому разуться.
— Я тебя в гости не звала, Хаматов, — шипит она, повиснув на моей руке.
— А я не в гости, Павловна, — усмехаюсь, запирая за нами дверь. — Сейчас помогу тебе искупаться, переодену... И, если будешь хорошо себя вести, решим, надо ли мне становиться Д’Артаньяном.
Она непонимающе вскидывает на меня глаза.
— Это ты про что?
— Про усы, Женя. Про усы...
Глава 22
Глава 22
— Павловна, не спать! Где у тебя полотенца? — Хлопаю дверцей шкафа, в котором снова не нашлось искомого.
— Там, — абстрактно указывает Женя под потолок.
— Понятно, сам так сам… — вздыхаю, продолжая просматривать полку за полкой. — Как домушник какой-то позорный, роюсь в чужих вещах!
— Ты не домушник?
С недоумением оборачиваюсь к сидящей у стены «красотке».
Педикюр рассматривает. Не похоже, что способна говорить осмысленно. Если хочу успеть умыть её ещё полуживой, надо поторапливаться.
— Нет, — бурчу, вытаскивая тонкий плед из хлопка. В принципе, тоже тряпка, сойдёт.
— А кто? — не прекращается парад тупых вопросов.
— Мокрушник, — зло бросаю в рифму, рывком поднимая её с пола, и тут же подхватываю на руки, пока она не свалилась назад.
— Ты такой хорошенький, — смущённо выдыхает Женя, поглаживая меня по щеке тонкими пальчиками.
— Жёстко тебя кроет... Сейчас же перестань!
Да я прям в шаге от того, чтобы стать не хорошеньким! Настолько плохим, что наутро оба сгорим со стыда! Нет, точно надо ускориться, пока она на пьяных радостях дальше не полезла.
— Можно я тебя поцелую?
А-а-а! Поздно!
Не знаю, каким чудом мне удаётся не навернуться с крыльца.
— Нет! — рявкаю, чуть ли не бегом припуская со своей ношей за дом, к летнему душу и адовым испытаниям.
Пожалуй, я погорячился с банными процедурами. Как бы самого ни накрыло, потом доказывай, что не сумел отбиться. Ну, то есть как отбиться...
Прислоняю Женю к стенке постройки и с наслаждением разгибаюсь. Тут же нахожу плечом крючок для полотенца. Внезапная боль отрезвляет, но ровно настолько, чтобы додуматься повесить плед.