Периферийные устройства

Гибсон Уильям

– Ты видела Чипсайд. Наверное, ближайший аналог. Пункт доставки, избранная ассоциативная розница. Еще есть Портобелло, Бёрлингтонский пассаж…

Она постоянно оглядывалась по сторонам.

– Мы в самом большом городе Европы. Кроме тебя, я не видела ни одной живой души.

– Вон там мужчина. На скамейке. – Недертон указал рукой. – Наверное, выгуливает собаку.

– Машин нет. Мертвая тишина.

– До переустройства главным общественным транспортом были поезда, ходившие в подземных тоннелях.

– Метро.

– Да. И оно

по-прежнему есть, тоннелей даже стало больше, но как общественный транспорт почти не используется. Если тебе нужен поезд, метро может сконфигурировать его под заказ. В Чипсайд обычно ездят историческим поездом.

Именно таким возила его мать.

– Я видела несколько больших грузовиков.

– Они перевозят товары из подземки к месту назначения. У нас меньше частных автомобилей. Есть кебы. А в основном на велосипеде или пешком.

– Какие высокие деревья! Никогда таких не видела.

– Давай подойдем, глянешь. С променада гораздо более эффектное зрелище.

Недертон двинулся вперед, пытаясь вспомнить, когда был здесь последний раз. Они вышли на дорожку между деревьями.

– Так, значит, деревья не настоящие? – спросила Флинн.

– Настоящие, только их рост искусственно ускорен. И еще есть несколько квазибиологических крупнообъемных поглотителей углекислоты, которые выглядят как деревья.

Что-то дзинькнуло у них за спиной. Мимо, изо всех сил крутя педали черного велосипеда, пронесся человек в очках-консервах и забрызганном грязью бежевом тренчкоте. Длинные полы хлопали у него за спиной.

– Как это все сделали? – спросила Флинн.

С деревьев, многие из которых были выше стоявших здесь прежде домов, по-прежнему падали редкие крупные капли. Одна угодила Недертону за шиворот. В стороне Гайд-парка, за переплетением ветвей, угадывалось облако.

– Я могу открыть тебе трансляцию и показать, если хочешь.

– «УН»? – спросила она: надо понимать, телефоны соединились и она увидела его эмблему. – Это ты?

– Да. Прогуляемся до Гайд-парка, и я покажу тебе трансляцию, как все сделали.

Не задумываясь, он взял Флинн за руку – как перифераль, когда вел ее от машины, – и тут же осознал свою ошибку.

Флинн глянула настороженно и напряглась, будто сейчас отдернет ладонь, но не отдернула, а сказала просто:

– Ладно, покажи.

Так они и пошли, рука в руке.

– Ты был ужасно нелепый в «Перекати-Полли», – заметила Флинн.

– Примерно так я и догадывался.

85. Люди будущего

Уилф объяснил, что все вокруг построили ассемблеры – как поняла Флинн, те самые мелкие штуковины, которые убили сестру его бывшей.

То, что он называл трансляцией, открылось в окошке перед глазами – оно было небольшое и не закрывало дорогу, но чтобы смотреть и в него и себе под ноги, требовалась привычка. Флинн догадывалась, что это типа визы, только не надо вставлять в глазницу.

Архитекторы поручили ассемблерам пробурить вдоль улицы

цилиндрическую дыру. Дома уже тогда были наполовину разрушены, так что по большей части получилась не труба, а полукруглая выемка, гладкая-прегладкая, как стекло. Такой бывает мрамор или металл, но тут были старый кирпич и доски. Выпиленный ассемблерами кирпич выглядел как свеженарезанная печенка, дерево – как панели в автодоме Льва. Хотя сейчас это было мало где видно, поскольку затем все засадили сказочным лесом: стволы толстые, словно ненастоящие, могучие корни уходят вглубь развалин, а кроны такие высокие, что верхушек не разглядеть.

Гибриды, сказал Уилф. Что-то амазонское, что-то индийское, плюс ассемблеры, которые указывали, как и куда расти. Кора будто слоновья кожа, корни в таких же морщинках, но более тонких.

Говоря, Уилф жестикулировал. Чтобы пояснять трансляцию, он выпустил руку Флинн. Той больше нравилось, когда он ее держал, приятно было чувствовать что-то живое, пусть не своей ладонью, а периферали. Она много думала про Уилфа после его рассказа про джекпот. Ей казалось, что он сам не совсем понимает, насколько ему хреново от всей этой истории. Он вкладывает уйму энергии в то, чтобы убеждать других, потому что у него такая работа – а может, потому его и взяли на такую работу, – а на самом деле в чем-то постоянно убеждает самого себя. Может быть, в собственной реальности.

– Та женщина, к которой мы пойдем, твоя бывшая?

Трансляция уже закончилась, окно закрылось, его бляшка погасла.

– Я так о ней не думаю. Это был короткий эпизод, очень опрометчивый шаг.

– Она занимается каким-то искусством?

– Да.

– Каким?

– Она делает себе татуировки, – сказал он. – Но все гораздо сложнее.

– Типа пирсинга и тоннелей?

– Нет. Продукт – не татуировки. Продукт – она сама. Ее жизнь.

– То, что раньше называли реалити-шоу?

– Не знаю. А почему их так больше не называют?

– Потому что почти ничего другого не осталось, кроме «Чудес науки», аниме и бразильских сериалов. Слово теперь звучит старомодно.

Уилф остановился и прочел что-то, чего она не видела.

– Да. В каком-то смысле ее истоки – реальное телевидение. Оно срослось с политикой. И с искусством перформанса.

Они пошли дальше.

– Думаю, у нас это уже произошло, – сказала Флинн. Здесь как-то удивительно пахло, от мокрых деревьев наверное. – А кожа у нее не заканчивается?

– Каждое произведение – весь эпидермис целиком, от ступней до шеи. Отражающий ее жизненный опыт за творческий период. Снятую кожу консервируют и делают с нее миниатюры – факсимиле, – на которые люди подписываются. У Анни Курреж, которую ты будешь изображать, есть полный комплект миниатюр, хотя они ей не по средствам.

– Зачем она их купила?

– Она не купила, – ответил Уилф. – Я это выдумал для Даэдры.

– Зачем?

– Чтобы заставить ее одеться.

Флинн глянула на него искоса: