Перстенёк с бирюзой
Шрифт:
– Как ты угадал? – спросила тихонько, подалась к нему.
– Как не угадать? Настёна, знаю ведь, дорог он тебе, – умолк, любуясь девушкой.
– Настя! Сей миг покажись! – Тётка уж у ложни боярской кричала.
Норов подхватил кудрявую вместе с узелком, в окно сунулся, там поставил ее на скамейку и отвернулся, будто и ничего не содеялось.
В тот миг дверь распахнулась, и на порог взошла Ульяна:
– Ты чего тут схоронился? – тётка оглядела ложню. – Настя где?
– Ты ее увела, с тебя и спрос, – Норов взялся за опояску, выпрямился.
– Опять бегается, – Ульяна осердилась. – Уряд порушила, безобразница!
Норов грозно изогнул бровь:
– Про уряд запела, боярыня? Тогда вот тебе мое слово, – двинулся к тётке, – из дома ты теперь ни ногой. Сидеть станешь в ложнице своей и до тех пор, пока я не выпущу.
– Вадим, ты ополоумел? – Ульяна попятилась, видно, напугалась злобного Норова.
– Не я, а ты, – Вадим навис над невысокой тёткой, стращал, смех давил. – Кто сказал, что дозволено тебе по углам с Ильей прятаться? Ты что возомнила о себе? Позорить дом мой принялась? Меня дурнем делать?! – грозился, старался брови супить.
– Вадим…ты чего… – тётка ойкнула и прижалась спиной к стене. – Ты почто напраслину возводишь?
– Напраслину? – Норов делал лик злобный. – Ты боярского рода, а себя унять не можешь, бесстыжая? Думала, слепой я? Не вижу ничего? В ложню свою ступай, сказал, и носа оттуда не показывай. Я к Илье пойду, за все с него спрошу.
– Да ты ума лишился?! Илью не тронь! – тётка закричала, видно, с испуга. – Ты кто таков, чтоб меня стыдить?!
– Ты под моей крышей! – рявкнул. – Твой позор – мой позор! В ложницу ступай немедля! Будешь упираться, девок кликну иль сам потащу! Ну? Выбирай, силком иль своей волей!
Ульяна топнула ногой, огляделась, видно, разумела, что упрямиться без толку и пошла по сеням:
– Помстить мне вздумал? – шипела на Норова, какой шел за ней неотступно.
– Сама себя наказала, Ульяна, – наставлял Вадим, пряча улыбку в усах. – Уряда с Настасьи спрашивала, так сама его блюди. И как не совестно тебе, боярыня? – потешался всласть. – Хозяйка, во власти и в уважении, а такое-то творишь. Признавайся, ночевал он у тебя, нет ли?
– Вадим! – пискнула тётка, залилась злым румянцем. – Как язык твой повернулся об таком-то говорить?
– Что, стыд гложет? – Норов не унимался, брови изгибал. – В жар кинуло? Все, Ульяна, все. Добегалась. Нынче же призову Илью к ответу. Пусть сватается сей миг. Позора боле не потерплю, – подтолкнул легонько боярыню в спину и закрыл дверь ее ложни, еще и ключом запер до горки.
– Ах ты, шельма! – Ульяна стучала кулаком по двери. – Помстил? Теперь к Насте кинешься?! Не смей!
– Сиди, Уля, сиди, – выговаривал Норов, прижавшись щекой к тонкой щели. – Себя кори, думай о грехах своих.
– Какие грехи? Какое еще сватовство? Ты что удумал, Вадим? – тётка стучала в дверь, сердилась.
В тот миг в сенях показался Никеша, подскочил борзо к Вадиму:
– Запер? – дедок хохотнул. – Я каравай у стряпухи выпросил. Вон, гляди какой, – протянул пышного хлеба и сунул под нос Норову. – Идем к Илье, упредим. Пусть дружку берет и сюда бежит. Что лупишься? Быстрей давай! Ульяна Андревна дюже своевольная, вмиг в окошко сиганёт, ищи ее потом. Эдак мы ее никогда не сговорим.
– Вадим… – Настя подошла тихонько. – Что стряслось? – стояла, ресницами хлопала.
Норов слова растерял, залюбовался и на кудри ее, и на губы манкие, и на щечки румяные.
– Настасья Петровна, – встрял зловредный, – ты скверного не думай.
– Настя! Настенька! Ты ли там? – тётка голосила. – Заперли, сговорить хотят за Илью! Выпусти меня немедля!
– Тётенька, голубушка, да как же? – боярышня бросилась к двери, приникла к ней щекой. – Милая, тут я, потерпи!
– Настя, – Норов шагнул к девушке, положил руку ей на плечо, – дурного тут ничего нет. Веришь мне? – ответа ждал нетерпеливо.
Боярышня молчала долгонько, а потом кивнула:
– Верю, как самой себе. Об одном прошу, не неволь тётеньку. Вставать под образ, нет ли, пусть сама решит, – погладила Вадима по щеке, приласкала. – А меня с ней запри.
– Настёна, – Норов насупился, за зная за собой, что запирал Ульяну еще и для того, чтоб с Настей побыть, – тебя-то зачем?
– Одну ее не оставлю, – Настасья голову опустила, вроде как винилась. – Она завсегда рядом со мной была, так разве могу я…
– Верно, Вадим Алексеич, и боярышню запри, – подпел писарь. – Насажай полну ложницу невест, пущай шуршат там. Что? Что глядишь? Так оно спокойней будет. Чай, из-под замка не сбегут.
Норов злобился, не желая отпускать Настю. Молчал, сопел…
– Вадим Алексеич, сбежит ведь! – Никшека подскакивал от нетерпения.
– Ладно, – потянулся к замку, ключом лязгнул и впустил Настю к тётке.
Дверь за ней захлопнул поскорее, чтоб не передумать, и накинулся на писаря:
– Дед, ступай к Полине, пусть девок гонит. Она неглупая, сама разумеет как гостей встретить. Ты жди нас у ворот, да каравай не обкусай, коряга старая! – и бросился вон.
– Вадька! – писарь топотал следом. – А ну как Илья заерепенится? Упрётся и не пойдет сговаривать?
– Не упрётся, – Норов оправил опояску и вышел на крыльцо. – Побежит, еще и спасибо скажет. Вот Ульяна может, того и бойся, дед.
– Ништо, Вадька, – дедок хохотнул. – Сейчас ее Настасья Петровна разжалобит, порыдают обое, и все сладится. Невеста твоя кого хочешь уговорит, ай не знаешь? – зловредный посопел малое время: – Вадим, радый я за тебя. Ожил ты, шутейничаешь, чудишь. Безобразничать принялся. Когда б еще таким стал, если б не Настасья?
– Я дурю, а ты радый? – Вадим заулыбался, разумея, что зловредный дедок правый, что счастья прибыло и плескалось оно теперь во все стороны.