Персы и мидяне. Подданные империи Ахеменидов
Шрифт:
Виновные в этом преступлении, так драматически раскрытом при помощи лопат, несомненно, были урартами, чья цивилизация в последние годы оставалась предметом многих исследований и открытий. В районе Хасанлу были обнаружены две каменные надписи урартского происхождения. Первую, стелу из Кел-и-Шин, воздвигли царь Урарту Ишпуини и его сын Менуа (815–807 гг. до н. э.), вторая, из Таш-Тепе, в 80 километрах восточнее Хасанлу, прославляла завоевание государства Манна царем Урарту Менуа II (804–790 гг. до н. э.). Таким образом, очень вероятно, что дата смерти солдат-мародеров приходится на период где-то между 815-м и 790 г.; это хорошо соответствует результатам анализа материала из «могилы» грабителей по изотопу углерода.
Золотая чаша бесспорно изготовлена в Иране, ее украшенный плетеным узором край и сюжеты на стенках демонстрируют иранскую технику изображения животных и нанесения орнамента. Облики и одежда людей на чаше близки к амлашскому и луристанскому типам. Дополнительные подтверждения местного изготовления чаши предоставляют талышские мечи, которые можно видеть под одной из колесниц на верхнем украшающем ее фризе.
На верхнем фризе также изображены три хурритских бога на колесницах, запряженных быками и мулами, и эта картина напоминает о богах погоды на хурито-митаннских
Существует еще один, более значительный клад с территории Манна: это знаменитое теперь сокровище из Зивие, холма с развалинами, находящегося юго-восточнее озера Урмия. В 1947 г. жители близлежащей деревни Саккыз нашли клад золота, серебра и слоновой кости в саркофаге, имеющем форму ванны (рис. 16). Первоначально клад разрушили крестьяне, поэтому отнюдь не ясно, сколько вещей находилось в саркофаге и сколько было найдено уже в процессе более поздних работ на холме. Ядро клада неоднородно ни по технике, ни по стилям, и теперь мы можем увидеть отдельные его части.
Рис. 12. Часть трапециевидной золотой пластины из Зивие, вероятно нагрудной. Метрополитен-музей, Нью-Йорк. Вся пластина с шестью рядами животных имеет ширину 101/4 дюйма вверху, 55/8 дюйма внизу и высоту 111/2 дюйма.
В первую очередь следует признать художественную устойчивость золотых пластин, колчанов и предметов из слоновой кости с гравировкой, выполненной в чисто ассирийском стиле и в значительной степени посвященной сценам охоты на львов, ассирийским в каждой детали, бесстрастным, скучным и повторяющимся. Во-вторых, друг к другу хорошо подходят золотая пектораль в форме полумесяца и части трех трапециевидных нагрудных пластин с выгравированными рядами фантастических животных, расположенных по обе стороны от священных деревьев. Концепция этих изделий опять-таки в основном ассирийская, но искусство в большей степени представляет собой смесь нескольких черт, в которых различимы некоторые заимствования из Финикии и чаще из Урарту (рис. 12). Пектораль в форме полумесяца – урартская по форме, как и горбатые, крылатые львы и отвратительные орлы-грифоны, пополнившие бестиарий. Обычай создавать демонов из частей различных животных особенно заявил о себе в Урарту.
Пектораль наилучшим образом подходит для знакомства с третьим стилистическим типом, поскольку в узких концах полумесяца расположены поджавшие лапы животные, изображенные в чисто скифском стиле. Конечности этих зайцев и медведей «незаметно переходят» в кудрявые лапы животных из более поздних скифских мастерских в российских степях. Другие золотые фрагменты клада имеют по краю ряды голов грифонов, популярные у скифских художников символы, и есть также интригующий кусочек золотой фольги (теперь состоящий приблизительно из 24 фрагментов), покрытый сеткой завитков, которые, как оказывается, являются волнообразными окончаниями ветвей священного дерева. В промежутках между ветвями сидят миниатюрные олени скифской формы, в точности как на изделиях замечательных скифских находок из Куль-Оба и приднепровских курганов (рис. 13). Места соединений священных ветвей закрыты урартскими львиными масками. Эта пластина сопоставима с другими образцами смешанного урартского стиля из Закима в турецкой провинции Каре и из Ани-Пемзы в Армении, на одном из которых завитки расположены вокруг урартских животных, а другой содержит по краю изображение типично урартского дерева. Недавняя находка урартского пояса в могиле железного века в осетинском поселении Тли является еще одной иллюстрацией популярности урартских предметов среди проживавших на периферии народов.
Рис. 13. Часть золотой пластины со скифскими животными из Зивие. Весь оригинал имел 61/2 дюйма в ширину.
Очевидно, мы имеем дело с периодом общего взаимообмена между Ираном, Урарту и южнороссийскими скифскими княжествами. Среди объектов из Зивие, не принадлежащих к кладу, есть настоящие импортированные скифские вещи. Каменная гиря, или печать, имеет чисто скифскую форму и принадлежит к типу, образцы которого были найдены в урартском городище Кармир-Блур в Ереване, захваченном скифами в 625 г. до н. э., в собственно скифском Келермесе и в других местах захоронений. Изогнутая псалия конского удила, заканчивающаяся головой животного, демонстрирует свойственные скифам три отверстия для уздечки. Однако, как и эти предметы, наиболее важный скифский образец – серебряную чашу, инкрустированную концентрическими кругами из скифских животных и голов грифонов, расположенными вокруг центрального круга с ассирийскими бутонами лотоса, – нельзя с уверенностью приписать к основному кладу.
Несмотря на скифские предметы, присутствие непосредственно скифского импорта, а также наличие местных изделий, по-видимому, позволяет отнести находки Зивие к периоду от 675-го до 625 г. до н. э., когда скифы правили на маннейской территории. Правда, эти даты кажутся слишком ранними для предметов, имеющих точные аналогии в скифских могилах на их родине в России. Проявляющееся в некоторых предметах ассирийское и урартское влияние, как можно предположить, предшествует 612 г., когда мидяне окончательно разбили ассирийцев, и, конечно, 590 г., когда разрушили Кармир-Блур. В ответ на возражения, основанные на скифской хронологии, можно предположить, что скифское искусство, до сих пор воспринимавшееся как порождение степных земель, на самом деле развивалось южнее Кавказа под влиянием Месопотамии в период скифского господства, распространившись в южную часть России в начале VI в. Таким образом, была установлена тесная связь между скифским и иранским искусством. Линии такого развития вполне убедительно подсказываются анализом стиля некоторых предметов, но в большей степени зависят от даты захоронения клада. Даже если сам саркофаг и отдельные предметы его содержимого были выполнены в начале VII в. (до скифского господства), изделия из слоновой кости не могли быть сделаны до правления Ассархаддона, а предметы из Хафантлу, места в трех милях к юго-западу от Зивие, аналогичные пластинам в ассирийском стиле из Зивие, показывают, что мы имеем дело не с обособленными фамильными ценностями. Однако захоронен был клад позднее, в правление Ашшурбанипала (668–626 гг. до н. э.), достаточно поздно, чтобы включить предметы недавно развившегося скифского стиля. Приписывание клада правлению Ассархаддона, кроме того, подсказывается известным поведением этого монарха со скифами. В начале своего правления он сам выдал замуж свою дочь за скифского князя. Хотя нам ничего не известно об истории Зивие в его правление, но до него Саргон II, а после него Ашшурбанипал вели кампании против маннеев и захватили Изибье, Изирту и, вероятно, Зивие и Хафантлу. Наверное, в двух первых городах размещались скифские гарнизоны, поскольку союз между скифами и маннеями при главенстве скифов образовался приблизительно в 675 г. до н. э.
Города Урарту тоже ощутили потрясение от скифского вторжения в последние годы VII в., что подтверждается археологическими данными из Кармир-Блура. Захвату скифами территории вокруг озера Ван непременно предшествовал период мирного сосуществования между урартами, маннеями и их будущими завоевателями.
К пестрой смеси фрагментов искусства и культуры, созданной этими ценными открытиями, примыкают отдельные исторические данные из ассирийских летописей. Оказывается, например, что маннеи, несмотря на их родовую принадлежность, в первые три четверти VIII в. были силой, достаточно могущественной, чтобы отвлекать воинственные устремления Ассирии и Урарту. В век, прошедший между удачными походами против них Саргона II и падением скифских гарнизонов на маннейской территории, мы ничего не слышим о них, как о родовом организме, и, вероятно, предметы Зивие за одним исключением никоим образом не отражают историю самих маннеев. Этим исключением является пластинка из слоновой кости с вырезанным en creux [3] изображением царя, то ли получающим добычу, то ли готовящимся к войне. Он стоит под балдахином, принимая жезлоносца и оружейника с луком и стрелами, в то время как еще одна фигура подводит к нему быка. Скопированное из ассирийского источника (балдахин и священное дерево), это изделие прекрасно воспроизводит иранский стиль. Одежды с длинной бахромой и расшитыми боковыми вставками обнаружены на луристанских кованых изделиях, особенно в ряде золотых и бронзовых поясных пластинок, показывающих процессии фигур на ритуальных церемониях (см. рис. 7), выполненных в одном и том же неотделанном стиле, как на костяных изделиях из Зивие. В них используется набор художественных соглашений, связывающих Луристан и территорию Манна, и в этом свете кажется возможным, что жители этих двух районов в 1-м тысячелетии появились в результате одного и того же перемещения иранского народа. Два иранских племени, вовлеченные в политическую историю Манна и Луристана в VII в., скоро должны были прийти к господству над всем Западным Ираном.
3
Углубленное изображение, барельеф (фр.).
Неизвестные в истории 2-го тысячелетия племенные названия «мадаи» и «парсуа», неразделимые для греков мидяне и персы, впервые появились в ассирийских исторических летописях IX в. до н. э. Правители этих двух племен платили дань Ассирии в правление Салманасара III (869–824 гг. до н. э.), и в то время, по-видимому, парсуа располагались южнее и юго-западнее озера Урмия, а мадаи – юго-восточнее восточных склонов гор Курдистана, распространяясь на восток на северо-западное плато, несколько севернее области, называвшейся Мидией во времена Ахеменидов. Тем временем парсуа переместились вниз по хребту Загроса и сформировали второй анклав в Центральном Загросе, на территориях, которыми предполагала править Ассирия (рис. 14). Саргон II установил ассирийские гарнизоны внутри территории парсуа, главным из которых был Хархар («крепость Саргона»), находившийся недалеко от современного Хамадана. Однако во времена Саргона парсуа уже занимали долины у подножия Бахтиарских гор, западнее Шустара и северо-восточнее Суз, неподалеку от эламской территории Аншана. Этот новый район поселения они называли Парсумаш. Постепенно здесь поселилась основная масса парсуа и в конце концов отобрала территорию Аншана у ослабевшего Эламского царства. Но в 692 г. мы все еще слышим о Парсумаше и Аншане, сражающихся как союзники против царя Ассирии Синаххериба.
Рис. 14. Ассирия и Персия в VIII–VII вв. до н. э.
Пользуясь при каждом удобном случае слабостью Салманасара V (727–722), мидяне становились все более важным фактором ассирийской политики. Однако очень маловероятно, чтобы до правления Саргона их примитивная племенная организация позволила провести какую-либо согласованную политическую акцию. Мы знаем, что местный мидийский вождь Дайукку, противостоявший Саргону в 715 г. до н. э., считался достаточно могущественным, чтобы заслужить высылку в один из контролируемых ассирийцами городов в Сирии. Вероятно, это был Деиок, первым, согласно Геродоту, объединивший Мидий-ское царство и основавший Экбатану. В чем конкретно заключались достижения Дайукку, каковы были его отношения с парсуа и был ли в действительности он вообще мидянином – ничего этого мы не знаем. Но после правления Саргона, в 702 г. до н. э. мидийский царь Укшатар (по-гречески Киаксар) напал на ассирийский гарнизон в Хархаре.