Первая формула
Шрифт:
– Обещаю, так и будет.
В Дэнниле снова проснулось любопытство, и он посмотрел на меня через стойку. Затем его взгляд упал на промасленный футляр из черного дерева и кожи, который я положил на пол.
– Могу кое-что спросить?
Я кивнул, поднял футляр и положил его на столешницу. Запоры расстегнулись со звонким металлическим щелчком – за прошедшие годы я уже позабыл, как он звучит. Внутри таилось древнее сокровище.
Вещица была сделана из отлично обработанного дерева и отполирована до блеска. Черная, будто густая смола, и яркая, словно оранжевая вспышка зари,
Вот только не зазвенят рассеченные острейшим клинком струны, потому и слово не прозвучит.
Не родится мелодия.
Мандолина разбита – и не сыграет больше никогда.
Я многое могу починить, но только не мой прекрасный инструмент.
Футляр, повинуясь движению моей руки, захлопнулся.
Порой цена воспоминаний такова, что вспоминать не хочется. Лучшее, что в этом смысле можно сделать, – закрыть дверь в печальную часть жизни.
Дэннил тяжко вздохнул, разглядывая мандолину.
– Хотел бы спросить, играешь ли ты на ней, но…
– Нет, не играю. – Я снова уложил футляр на пол. – Однако моим историям музыка без надобности. Я подарю вам сказание, которое запомнится.
– Отлично! Кстати, прошу объяснений. – Он указал на блестящую стойку.
Я собирался промолчать – и все же заговорил против своей воли голосом тише легчайшего ветерка, пробирающегося сквозь низкую траву:
– Есть десять формул плетения, их должен знать каждый.
Давно забытые дни учебы прошли чередой перед моим мысленным взором, словно открылось окно в прошлое.
– О чем ты говоришь?
– Не обращай внимания, – покачал головой я. – Тебе чем-то помочь? Похоже, сегодня вечером здесь будет тьма народа.
Дэннил кивнул, и мы принялись за работу.
2
Неистовая смуглая женщина
Ночь пала на Карчетту, и с ней пришло новое безмолвие. Подобная тишина обычно повисает в воздухе при напряженном ожидании. Всегда знаешь, что она взорвется, вопрос – когда именно. А пока – короткая передышка перед грозой.
Ожидание способно убить.
Я убивал время, расставляя стулья в полукруг перед очагом из белого камня. Такое расположение даст мне возможность беспрепятственно передвигаться по залу и свободно обращаться к собравшимся.
Дэннил сновал по таверне с непринужденной ловкостью человека, привыкшего потчевать огромное количество людей. Разложил по оловянным тарелкам поджаренные ломтики хлеба размером с ладонь, по кусочку масла и с уверенностью опытного повара сдобрил угощение толикой соли и перца. Каждому посетителю он приготовил по маленькой – размером с мой мизинец – рыбке, сверкающей, словно серебряный слиток.
Одним словом – традиционные закуски Этайнии. Местные обожали рыбку бакерену, должным
Дэннил притащил мешок томатов, сперва нарезал их кольцами, а затем маленькими, величиной с ноготок, кубиками и украсил ими каждую тарелку. В его руках волшебным образом – как ручка из складок моего плаща – появился прозрачный стеклянный конус в форме колокола. Неширокое, вогнутое внутрь основание напоминало открытый человеческий рот.
Дэннил наклонил конус, придерживая большой палец над узким носиком, и на поджаренный хлеб полилась тонкая струйка масла.
Мне приходилось встречать уважаемых мастеров, которые не были и вполовину так кропотливы, как мой новый знакомый. Подтянув к себе посох и подняв с табурета перевязь с книгами, я молча наблюдал за церемонией. Открыл первую, и мой разум немедленно настроился на привычное занятие. Перед глазами замелькали старые легенды – каждую из них я изучил и усвоил много десятков лет назад и все же, вновь просматривая знакомые строки, испытывал душевную гармонию.
Для вечернего представления мне не требовалось повторять главы из книги – хороший сказитель редко придерживается исторической правды. Куда чаще он изливает на головы слушателей ложь – и ложь красивую.
Мне ли об этом не знать, ведь я годами распространял о себе выдумки. Ложь давала возможность без опаски странствовать по миру и останавливаться, где душа пожелает. Люди видели во мне лишь знаменитого лицедея.
Так жить гораздо проще.
Дверь распахнулась, ударившись о стену с глухим стуком, и зрители, шумно переговариваясь, хлынули в таверну. Я уставился в книгу, притворившись, что ничего не замечаю, однако уши навострил. Историю на вечер выберу в зависимости от настроения посетителей и от тех слухов, которыми они обмениваются.
– Ужас что происходит с этими инфантами, – заявил мужчина лет сорока, сразу напомнивший мне своим худым и жилистым телом узловатую ручку от граблей.
Лицо темное, черты резкие – таких ребят я здесь уже видел. Наверняка местные много времени проводят на солнце. Его одежда была прочной, хоть и потрепанной, и, должно быть, сливалась с почвой под ногами – сплошь зеленые да коричневые цвета. Скорее всего, фермер.
– Клянусь бородой Солюса, один из них точно отрядит нас в поход на соседнее королевство. Наши сыны умрут на поле битвы, дочери останутся вдовами… Испорченные они люди, эти принцы, вот что я тебе скажу.
Женщина – вероятно, жена – толкнула мужчину в плечо и прошипела:
– Не болтай лишнего! Пусть принцы сами о себе думают, а церковь уж о них позаботится. Не наше это дело! Солюс его знает, кто может подслушать, и что тогда?
– Надеюсь, сегодня нам поведают о чем-то потрясающем, героическом. Вроде обычно он такое и рассказывает, – заговорил молодой парень лет около двадцати.
Худощавый, мускулистый – видимо, проводит дни за тяжелой физической работой. Простая трикотажная рубаха, бриджи в тон, руки в неотмывающихся серых пятнах – должно быть, строительный раствор. Несколько засохших капель на щеке и в темных волосах. Впрочем, следы напряженного труда не сказались на его мальчишеской внешности.