Первая императрица России. Екатерина Прекрасная
Шрифт:
Глаза корчмаря слабо, но оживленно блеснули, и его худые желтоватые руки тотчас проворно заколдовали над прилавком:
– Сей момент, вельможные паны! Не погнушайтесь пока откушать доброй гданьской водочки с перцем, а ваш заказ уже, можно сказать, пришел! Эй, Агнешка!..
Далее последовало обращенное к наймитке пространное указание, произнесенное, как догадался неплохо понимавший по-немецки Йохан, на идиш. Простушка-крестьяночка, видимо, была простушкой только с виду и на службе своим хозяевам успела выучить их язык, потому что живо кивнула и резво умчалась исполнять.
Йохан опрокинул в глотку чарку обжигающей
Товарищ по далекой солдатской юности и бегству Ханс Хольмстрем крепко хлопнул Йохана по плечу:
– Послушай, дружище, сколько времени ты провел у угрожающе гостеприимных московитов?
– С Полтавы, если считать до нашего отплытия из Питербурха… Год с небольшим, Ханс.
– А я – с падения Мариенбурга, восемь лет, будь они прокляты! Это я вот к чему: проживи ты с московитами подольше, сии вернейшие друзья бутылки твердо выучили бы тебя правилу: пить, не чокаясь, не по-товарищески!
– Извини, друг, задумался…
– Много думаешь, Йохан, бросай это дело! Эй, хозяин, а ну-ка налей моему задумчивому другу еще чарочку!
– Хоть две, мой господин! – услужливо откликнулся корчмарь и действительно налил две, причем одну для себя. – За все уплачено этими замечательными желтыми кружочками!
Два офицера поблекшей в дыму Полтавы шведской короны звонко сдвинули чарки и выпили. В отличие от Йохана, лейтенант Хольмстрем, вырвавшийся с унизительной для доброго шведа московской службы, был зол и весел. Он жаждал расплатиться за свой страх и свою малодушную измену, вновь принеся шпагу к ногам короля Карла… А там – хоть трава не расти, пускай хоть расстреливают! Но теперь, когда разбитый в пух и прах король с горсткой верных людей обосновался приживальщиком у турецкого султана (ничуть не лучше, чем некогда сам Хольмстрем у государя Петра Алексеича), скорее наградят, чем расстреляют. Хорошие офицеры сейчас очень нужны драному «северному льву», оставившему в мощных лапах русского медведя свой обгаженный с перепугу хвост! Хольмстрем, умный и пройдошливый малый, прекрасно понимал это, и оттого душа его пела боевую песню особенно дерзко и яростно.
Подвыпив в каком-нибудь кабачке, бывший лейтенант любил поболтать с хозяином о местных новостях: авось да услышишь что-нибудь полезное. Как и большинство европейских солдат своего времени, Йохан и Ханс были многоязыки. Они свободно говорили по-немецки, ибо в армии шведской короны служило много немцев, и этот язык звучал в рядах наравне со шведским. Воюя в Польше и в Литве, они научились изъясняться по-польски, а в московском плену выучили русский язык.
– Ну что, козлиная борода, чего нового
– Пану вроде еще не отрезали уши, сам может послушать! – еврей положительно обиделся на такой эпитет относительно своей редкой бороденки.
– И чего же такого пан может послушать? – прищурился Хольмстрем.
– Да хоть того, как усердно колотит в гнусавый колокол здешней восточно-греческой церковки мой частый гость звонарь Гриц. – Трактирщик поднял костлявый желтый палец, призывая к вниманию, и действительно стали слышны неумелые дребезжащие звуки «красного» звона. – У них там сегодня веселье, прошу пана. Длинный царь московитов женится на своей беременной подружке! Все тутешнее гоноровое шляхетство и пожондное обывательство уже там и кричит молодым: «Виват!» Панове явно приехали издалека, раз не знают об этом…
Йохан поднял голову и посмотрел на корчмаря несколько оживившимся взглядом.
– Так, значит, государь Петр все-таки решил сочетаться законным браком с Мартой… то есть с Екатериной?
– Не знаю, пан, что он там себе решил, но только прямо сейчас они то ли венчаются, то ли обручаются, и все тут.
Йохан внезапно исполнился какой-то смутной, но непреклонной решимости:
– Пойду и я схожу к церкви. Посмотрю…
Хольмстрем цепко ухватил его за рукав:
– Сиди на месте, ты, отверженный влюбленный!
Йохан не без усилий освободился от цепких пальцев друга:
– Все-таки я пойду, Ханс. Мне нужно увидеть Марту. В последний раз…
– В последний раз было в прошлый раз, – раздраженно напомнил Хольмстрем.
– Значит, хочу просто увидеть ее еще раз, – сказал Йохан. – Я только посмотрю на нее и сразу вернусь, Ханс. Вернусь еще прежде, чем придут пан Собаньский и его люди: ты же знаешь, поляки совершенно не умеют быть пунктуальными… Ну, я пошел!
– Стой, Йохан! – Хольмстрем вскочил, удержал его за плечи и даже сильно встряхнул, как одержимого. – Не глупи, дружище! Зря, что ли, мы целый месяц шли за войском московитов, узнали о нем самые точные сведения, подружились со здешними сторонниками нашего короля Карла и уже собрались в путь к нему через бессарабские степи? И вот сейчас ты собираешься так по-дурацки все испортить! Ну надо же было додуматься: отправиться прямо в лапы к русскому медведю!! Ты бы еще сдаваться пошел!!! Да из-за чего?! Из-за лживых глазенок изворотливой ливонской девки, которая продала всю твою романтическую любовь за теплое место в постели безумного Бон-Бом-Дира Петьки Михайлова?
Йохан выслушал упреки друга с удивительным безразличием. Спокойно отстранил его, пристегнул шпагу и надел шляпу.
– Я все-таки теперь капитан [11] , Ханс, ты младше меня по чину. Ты не вправе мне приказывать, а я тебе – вправе. Дождись наших польских друзей, и начинайте обедать без меня. Если я не вернусь за три… нет, за два часа – уезжайте и свершайте все, как было задумано, без меня. А сейчас пожми мне руку на удачу! Вот так. До свидания! И еще… Ты совсем не знаешь моей Марты, потому лучше помолчи.
11
Все драбанты Карла XII с вступлением в дружину производились в чин капитана/ротмистра.