Первая императрица России. Екатерина Прекрасная
Шрифт:
– Вели увести Ивана в палаты, не его светлым глазам видеть, как мы тебя, боярин Артамон Сергеевич, на копья взденем!
Стрельцы яростно и радостно взвыли, предчувствуя скорую расправу.
Царевича Ивана, обомлевшего от страха, уволокли под руки сенные девушки Натальи Кирилловны, не оробевшие последовать за любимой госпожой навстречу толпе убийц. Царица порывалась приказать увести и Петра, но стрельцы вмиг обступили ее, и бежать было поздно. В ноздри Петра едко ударил запах крепкого перегара, вонючего пота, крови… Наталья Кирилловна в ужасе прижала мальчика к своей груди, склонилась над ним, словно пытаясь заслонить своим хрупким телом от людской черной злобы.
Спасая царицу, на крыльцо выбежал молодой князь Михаил Долгоруков, полковник и сын стрелецкого головы, с кучкой недобитых, наскоро перевязанных заскорузлыми в крови тряпками жильцов. Взывая к чести и к доблести стрельцов, умоляя их вспомнить, как вместе ходили походами «в Малороссию на ляха», князь Михаил просил их вернуться в свои дома, обещая скорую выплату долгов по жалованью и наказание «воров». Призывал именем Господним присягнуть на верность помазанному государю Петру Алексеевичу.
– Врешь, не проймешь! – орали ему стрельцы. – Мы царевне Софье верные слуги, ей будем челом бить на царство! А ты, князь Михалка, сам славу нашу забыл и лютеранам продался!
– На погибель волчихе с волчонком! – истошно завопила, умело нагнетая буйство толпы, давешняя иссохшая монахиня. – На погибель изменникам веры православной, волхователям, кудесникам да чернокнижникам латинским!
– Бей!!! Бей смертью!!! – отозвались сотни луженных боевым кличем и водкой стрелецких глоток.
Царица Наталья пала на колени и, рыдая от ужаса, умоляла стрельцов пощадить царевича Петра и не лишать жизни достойных мужей, верой и правдой служивших Алексею Михайловичу.
– Меня убейте! – кричала она, захлебываясь слезами. – Меня возьмите, коли хотите, как брата моего взяли! Только никого более не троньте! Петрушу моего не троньте!
Князь Михаил Долгоруков выхватил саблю и бросился вперед, заслоняя Наталью Кирилловну собой. Боярин Матвеев, обнажив клинок, встал с ним плечом к плечу, и несколько последних жильцов выстроились подле них, своими телами защищая царицу.
Второй раз за этот кровавый день стрельцы, казалось, заколебались. Отчаянное самоотвержение слабой женщины, предлагавшей свою жизнь вместо жизни ребенка, и верность ее последних друзей, казалось, заставили человечность на миг пробудиться в их ослепленных ложью и гневом душах…
– Волчиха над волчененком воет! – вдруг зашлась в приступе отвратительного хохота кликуша-монахиня. – Гляди, народ православный, заливается, сука блудная, будто на игрище в хоромине театральной!
– Истину говорит старица! – подхватил степенного вида бородач с чернильницей у пояса, по виду – подьячий из приказа. – Устраивала сия Наташка в Кремле бесовские игрища, с богопротивными литвинами и малороссами дружбу водила, а царевну Софью с царевичем Иваном через немецких лекаришек отравой извести хотела! О том и в письмах подметных святыми старцами писано!
Он убедительно потряс в воздухе какими-то истрепанными грамотками.
– Верно, старица, правду-матку говоришь! – завопили притихшие было людишки Милославских, подначивая стрельцов. – На копья взденем и волчиху, и волчонка! И заступников их! На погибель!! Бей смертью!!!
Выставив бороды и вздев бердыши, стрельцы ринулись на расправу. Зазвенела сталь, жалкая кучка защитников царицы была сметена, растоптана. Кое-кого из жильцов в суматохе даже забыли убить, просто обезоружили и сбросили вниз. Артамона Сергеевича Матвеева и князя Долгорукова стрельцы стащили с крыльца, и через мгновение их растерзанные, истекающие кровью тела, насаженные на копья, взметнулись над морем косматых красноверхих шапок.
Озверевшая от убийства толпа обступила Наталью Кирилловну. Все-таки впитанный годами страх перед величием царского имени был силен: стрельцы топтались, сопели, злобно скрежетали зубами, но, несмотря на свои хвастливые угрозы, не решались поднять оружие на богопомазанных особ… Они ждали первого, кто преодолеет это заклятие, чтобы всей стаей ринуться за ним, схватить, разорвать, растерзать…
Царица Наталья больше не голосила, не кричала: не было сил и дыхания в ее груди. Подняв на стрельцов наполненные слезами расширенные глаза, она вдруг тихо попросила:
– Коли есть у вас дети, люди крещеные, коли в Бога веруете… Петрушу моего не троньте, дитя он малое, невинное! А я – пред вами, рубите меня, я готова!
Кто-то с нерешительной, но явной злобой протянул окровавленную руку и схватил царицу за покрывало… И тут маленький Петруша вырвался из слабеющих рук матери и что было сил оттолкнул эту злую, преступную руку. Глядя на мучителей пылающими недетской силой глазами, мальчик решительно шагнул на них, сжав слабые кулачки.
– Не троньте матушку, звери лютые! – что было сил, срывающимся, тонким голосом крикнул он. – Рубите меня!
Стрельцы с невнятным шумом отшатнулись от этого крика. Кто-то попятился с крыльца, кто-то прятал глаза, кто-то даже крестился, словно в наваждении.
– Не троньте матушку, меня убейте! – звонко и твердо повторил Петруша и сделал еще один шаг вперед.
– Нельзя его убить! Пролить царскую кровь – грех смертный… – вдруг сказал молодой чернявый стрелец, опуская окровавленный бердыш.
– Довольно уж Нарышкиных настращали, не поднимутся уж! – словно ища оправдания, подхватил другой, с всклокоченной бородой и круглой серьгой в ухе. – Будет, братцы, пойдем в слободу…
Царственный ребенок с гневно поднятыми кулачками шел на толпу вооруженных до зубов, озверевших убийц – и толпа отступала.
– Чего трясетесь, хвосты заячьи? Убейте волчиху поганую с волчонком! – истошно заверещала давешняя монахиня. Кто-то из стрельцов деловито заехал ей в рожу древком бердыша, и бесовая баба полетела с ног. Чувствуя своим подлым нутром перемену ветра, остальные подголоски Милославских смолкли и втихаря пытались выбраться из толпы. Стрельцы отхлынули от кремлевского крыльца, точно волна от берега, побежденные взглядом этого необыкновенного ребенка, полным власти и силы. Царица Наталья, не в силах подняться, на коленях ползла за Петрушей, простирая руки к толпе.