Первая красотка в городе
Шрифт:
А это правда. Остаток меня – по большей части говно, включая мозги и все остальное. Но к телу моему кто-то прицепил эти огромные и мощные ноги. Без пиздежа. Но тогда я чуть было в ящик не сыграл, на той поебке в детройтской гостинице, поскольку упор и движение хуем внутрь и наружу этой штуки требуют из такой позиции особого движения. Держишь вес двух тел. Все движение, следовательно, должно передаваться тебе на спину или хребет. А это – грубый и убийственный маневр. В конечном итоге, мы оба кончили,
Эта же, у Андрэ, – она держала ноги на полу, что позволяло мне всякие финты подкручивать – вращать, вонзать, тормозить, разгоняться, плюс вариации.
И вот я, наконец, ее прикончил. Позиция у меня – хуже некуда: брюки и трусы стекли на лодыжки. И я Уэнди просто отпустил. Не знаю, куда, к чертям собачьим, она свалилась – да и плевать. Только я нагнулся подтянуть трусы и брюки, как парень, пацан этот, подскочил и воткнул свой средний палец правой руки прямо и жёстко мне в сраку. Я заорал, развернулся и заехал ему в челюсть. Он улетел.
Затям я поднял на место трусы и брюки и уселся в кресло; я пил вино и пиво, пылая от ярости, не произнося ни слова. Те, наконец, пришли в себя.
– Спокойной ночи, Андрэ, – сказал он.
– Спокойной ночи, Андрэ, – сказала она.
– Осторожнее, там ступеньки, – сказал я. – Они очень скользкие под дождем.
– Спасибо, Андрэ, – ответил он.
– Мы будем осторожнее, Андрэ, – ответила она.
– Любовь! – сказал я.
– Любовь! – в один голос ответили они.
Я закрыл дверь. Господи, как славно все-таки быть бессмертным французским поэтом!
Я зашел на кухню, отыскал хорошую бутылку французского вина, каких-то анчоусов и фаршированные оливки. Вынес все это в гостиную и разложил на шатком кофейном столике.
Начислил себе высокий бокал вина. Потом подошел к окну, выходившему на весь белый свет и на океан. Ничего так океан: делает себе дальше то, чем и раньше занимался. Я закончил то вино, налил еще, отъел немного от закуси – - и устал.
Снял одежду и забрался прямо на середину кровати Андрэ. Перднул, поглядел в окно на солнышко, прислушался к морю.
– Спасибо, Андрэ, – сказал я. – Неплохой ты парень, в конце концов.
И талант мой еще не иссяк.
ВСЕ ВЕЛИКИЕ ПИСАТЕЛИ
она висела у Мэйсона на телефоне.
– ага, ладно, это… слушай, я пьяный был. я не помню, ЧТО ИМЕННО я тебе сказал! может, правда, может, и нет! нет, я НЕ извиняюсь, я уже устал извиняться… ты – что? не будешь? ну так черт бы тебя побрал!
Генри Мэйсон бросил трубку. снова шел дождь. даже под дождем с бабами какие-то заморочки, с ними вечно…
задребезжал звонок интеркома. он снял трубку.
– к вам мистер Бёркетт, некий Джеймс Бёркетт…
– ты ему не скажешь, что рукописи уже вернули? мы отправили их почтой вчера.
весьма сожалеем и все такое.
– но он настаивает на том, чтобы поговорить с вами лично.
– и ты не можешь от него отделаться?
– нет.
– ладно, зови его сюда.
куча проклятых экстровертов. хуже, чем торговцы одеждой, чем торговцы щетками, хуже, чем…
вошел Джеймс Бёркетт.
– присаживайтесь, Джимми.
– только близкие друзья зовут меня “Джимми”.
– присаживайтесь, мистер Бёркетт.
по первому же взгляду на Бёркетта можно было определить, что он ненормальный.
великая любовь к себе окутывала его неоновой краской. и ничем ее не свести.
правдой – в том числе. такие не знают, что такое правда.
– слуште, – сказал Бёркетт, прикуривая и улыбаясь вокруг своей сигареты, как темпераментная и оттяжная сучка. – как это вам мое барахло не понравилось?
серкетарша ваша говорит, вы все обратно отправили? чего это вы вздумали все обратно отправлять, а, чувак? как это – обратно отправили?
и мистер Бёркетт тут посмотрел ему в глаза, так прямо посмотрел ему в глаза, как бы упирая на то, что у него есть ДУША. ты ведь ЛЮБИШЬ то, что делаешь, а так трудно делать это, и только мистер Бёркетт этого не сознавал.
– просто там не было ничего хорошего, Бёркетт, вот и все.
Бёркетт постукал сигаретой о пепельницу – нет, он просто протаранил ею пепельницу, вбивая ее в донышко и выкручивая при этом. потом зажег еще одну и, держа перед собой спичку, еще пылавшую, проговорил:
– эй, послушай, мужик, не надо мне этого ДЕРЬМА тут вешать!
– вы кошмарно пишете, Джимми.
– я сказал, только мои ДРУЗЬЯ зовут меня “Джимми”!
– вы говенно пишете, мистер Бёркетт, по нашему мнению, конечно, и только по нашему мнению.
– слушай, чувак, я эти игры ЗНАЮ! ПОДСОСЕШЬ как надо – и тебя приняли! только ПОДСОСАТЬ надо! а я не СОСУ, чувак! моя работа одна такая!
– это уж точно, мистер Бёркетт.
– если б я был жидом, или педиком, или комми, или черномазым, то все было бы схвачено, чувак, я бы прошел.
– тут у меня вчера был черный писатель, который сказал, что если бы кожа у него была белой, он бы стал миллионером.
– ладно, а как насчет педиков?
– некоторые педики пишут довольно неплохо.
– как Жене, а?
– как Жене.
– хуй сосать надо, значит, а? я должен писать о том, как сосут хуй, а?
– я этого не говорил.
– слушай, чувак, мне только немного рекламы надо. немного рекламы – и я пойду.
народ ПОЛЮБИТ меня! им только УВИДЕТЬ надо мои вещи!