Первая мировая война
Шрифт:
11 октября гостья из Британии виконтесса Д’Абернон, добравшись до городка Альбер, писала в дневнике: «Я уезжала из Парижа в нетерпении и восхищении, мечтая поскорее увидеть британский фронт, куда до настоящего времени женщин не допускали». Осматривая поле боя в сопровождении генерала Дэвидсона, она увидела, что «линия фронта от деревни Позьер до деревни Тьепваль пылает под огнем немецкой артиллерии». Больше часа она наблюдала за артобстрелом. «Наши самолеты возвращались в ангары, расположенные далеко за линией фронта. Летчики рассказывали мне о подвигах своих товарищей, особенно о замечательном искусном пилоте Альберте Болле. Ему всего девятнадцать, а в этом бою он сбил свой тридцатый немецкий самолет и, к счастью, после стольких опасностей жив и здоров [148] . Мы долго стояли там, наблюдая за артиллерийским обстрелом, то было странное
148
Болл пал в бою 7 мая 1917 г. Он был посмертно награжден Крестом Виктории за мужество, проявленное в последние одиннадцать дней жизни. Авт.
Леди Д’Абернон побывала на эвакуационном пункте. «Кровати слишком узкие, – писала она, – накрытые поверх грязной простыни только одним, самым грубым одеялом. Офицерская палатка отличалась лишь тем, что одеяла здесь были не белые, а цветные, но ничем не лучше солдатских. Никакой другой разницы я не заметила, тем не менее за этим внимательно следили. Офицеры оказались очень молодыми, даже юными. Раненных в живот, грудь, глаз или страдающих газовой гангреной перевязывали в разных палатках. Отдельные палатки предназначались для бошей. Один из них лежал на носилках, повернувшись лицом к стене. В отличие от остальных он ни с кем не разговаривал и даже не обернулся, когда мы проходили мимо. Таким жалким и одиноким он и остался в моей памяти».
12 октября на Сомме солдаты с Ньюфаундленда вели бой в Гедекуре. Британцы испытывали тактику подвижного заградительного огня: артиллерия создавала перед противником сплошную огневую завесу, уничтожая проволочные заграждения и оглушая немецких солдат до подхода британской пехоты. Из-за недолетов снарядов или слишком быстрого продвижения погибали несколько из каждых десяти пехотинцев. Для ньюфаундлендца ефрейтора Реймонда Гудиера это был первый бой. Казалось, он просто споткнулся на ходу и вот-вот упадет, капитан повернулся, чтобы помочь ему, и увидел, что осколок снаряда ранил его ниже пояса. Дэвид Макфарлейн, историк семьи Гудиера, писал: «Под шлемом на его почерневшем лице мелькнуло недоумение. Он явно не понимал, что произошло. Ниже пояса виднелась разверстая рана, словно от удара топором».
Даже с наступлением зимы генералы пытались нащупать золотую середину между тем, что следовало сделать, и тем, что оказывалось возможным. «Непогода мешала нам продвигаться, – 14 октября записал в дневнике генерал Роулинсон. – Это давало бошам передышку. Их артиллерия лучше нашей, пехота сражается более стойко, и тем не менее поток дезертиров не иссякает. И чем сильнее наш артиллерийский огонь, тем больше будет немецких пленных и дезертиров. По-моему, зимой нам лучше не лезть на рожон, но в следующем году не ослаблять натиск». Через неделю британцы на Сомме взяли в плен тысячу немцев.
24 октября французы впервые добились значительного успеха под Верденом, отбив форт Дуомон и взяв в плен 6000 немецких солдат. Итальянцы провели восьмое сражение на реке Соча, захватив в плен более 5000 австрийцев и вернув северные склоны горы Пасубио. Русское наступление выдохлось уже к концу октября, когда 200 тысяч рабочих по всей стране участвовали в забастовках, число которых превысило 177. Сама способность России вести войну уже в октябре оказалась под сомнением, о чем генерал Алексеев предупредил царя, сообщив, что резервных войск хватит не больше чем на пять месяцев. В конце месяца Главная военно-цензурная комиссия доложила, что солдаты поговаривают: «После войны мы поквитаемся с внутренним врагом» [149] .
149
К самому концу октября 1916 г. Россия потеряла 4,67 млн убитыми и ранеными, более 1 млн считались без вести пропавшими, 2,078 млн попали в плен. Авт.
В Австрии благодаря сатирической газете Карла Крауса Fackel антивоенные настроения распространялись даже среди солдат. Друг Витгенштейна Пауль Энгельманн, внесший свой вклад в развитие газеты, находился в Оломоуце, поправляясь после болезни. Лежа в постели, он увидел, что чешских солдат ведут на службу в церковь Святого Маврикия напротив его дома, как всегда перед отправкой на фронт. Энгельманн пошел в церковь и во имя всего святого попросил солдат не идти на войну. Как говорят историки, «он, конечно, говорил по-немецки, и скорее всего солдаты его не поняли. Старший офицер ограничился тем, что вежливо попросил Энгельманна уйти. Тот с легким сердцем вернулся в постель» [150] .
150
McGuinness Brian. Wittgenstein, A Life. L.: Duckworth, 1988. P. 248. Авт.
Витгенштейн навестил Энгельманна в Оломоуце и откровенно поделился с ним своими невеселыми соображениями по поводу военных перспектив Австро-Венгрии. Впрочем, это не помешало ему пожертвовать австрийской казне миллион крон, собственный доход за три года, на приобретение 12-дюймовой гаубицы – одного из самых эффективных австрийских артиллерийских орудий. Не меньший патриотизм проявил молодой русский кавалерист Георгий Константинович Жуков, награжденный Георгиевским крестом за взятие в плен на румынском фронте немецкого офицера. В том же октябре во время разведывательного дозора взрывом мины его сбило с лошади, после чего у него нарушился слух. Его отправили в больницу в Харьков; позже он вспоминал, как обрадовался, когда его взяли в полк, участвующий в боевых действиях [151] .
151
В 1941 г. Жуков стал начальником Генерального штаба. Самый успешный советский военачальник Второй мировой войны, он в 1942 г. руководил контрнаступлением под Сталинградом, а в 1945 г. взял Берлин, после чего немцы объявили о капитуляции. В 1955–1957 гг. – министр обороны СССР. Авт.
3 ноября на Итальянском фронте глубокая жидкая грязь вынудила через три дня прекратить девятую битву на Изонцо. За три дня в плен попало 9000 австрийцев, но восполнить эти потери с помощью нового набора не составило труда.
На Восточном фронте нехватка военных ресурсов лишала русские войска всякой надежды на успех. «Горькая правда в том, – писал 5 ноября в дневнике полковник Нокс, – что бросать русских в бой с немцами без поддержки с воздуха, более мощного оружия и боеприпасов, как и навыков их применения, – то же самое, что послать их на бойню». Генерал-квартирмейстер Духонин сообщил, что за прошедшие пять месяцев Россия «потеряла, пожалуй, уже больше миллиона убитыми и ранеными».
Все два года и три месяца войны шли ожесточенные, но по сути безрезультатные бои. Уверенность Центральных держав в том, что они добьются перелома в войне или даже сломят вражескую волю к победе, разбилась о стойкость британцев и французов на Западном фронте, о Брусиловский прорыв на востоке и упорство итальянцев в горах. Кайзер пришел к выводу, что необходим новый, если не гениальный, то хотя бы грамотный политический ход: склонить поляков на свою сторону, убедив их в том, что их национальные устремления совпадают с немецкими. У Людендорфа уже было готово предложение. «Мы создадим великое польское герцогство с польской армией под командованием немецких офицеров, – писал он тем летом министру иностранных дел фон Ягову. – Такая армия рано или поздно появится, и сейчас она пришлась бы весьма кстати.
К ноябрю 1916 г., играя на национальных чувствах поляков в занятых Германией польских губерниях Российской империи, немцам удалось заполучить нового союзника. Польские губернии начали сдерживать продвижение русских войск, позволяя Германии сосредоточиться на Западном фронте. 5 ноября при поддержке Германии было провозглашено Королевство Польское со столицей в Варшаве. Поляки, чувствуя готовность Германии к уступкам, потребовали предоставить им политическую власть и право командовать своей армией. «Не будет правительства, не будет и армии», – резко, но прагматично заявил Юзеф Пилсудский. Когда немцы ему отказали, Пилсудский приказал своей 10-тысячной бригаде не подчиняться Людендорфу.