Первая мировая война
Шрифт:
В последнюю неделю июля Гинденбург и Людендорф, надеясь остановить наступление Брусилова, приняли командование обширным участком австрийского фронта. Большая часть Галицийского фронта перешла под командование немецкого генерала Ботмера. Пфланцер-Балтин был вынужден согласиться с назначением немецкого офицера Ганса фон Секта на должность начальника штаба [141] .
Германские войска были распределены вдоль линии фронта, австрийские и германские части объединили, создав смешанные батальоны. Даже турецкие войска присоединились к армии. «То, что о прибытии турок в Галицию стало известно еще до того, как они туда попали, бесспорно, унизительно для австрийцев», – написал в дневнике генерал Хоффман 27 июля.
141
В 1920–1926
За линией германского фронта, в Бельгии, оккупационные власти принимали беспрецедентные меры, чтобы не допустить 21 июля празднование восемьдесят пятой годовщины независимости Бельгии. «Я призываю население воздержаться от каких-либо демонстраций, – заявил девятью днями ранее губернатор Брюсселя и Брабанта генерал Хурт. – Все публичные собрания, парады, ассамблеи, обращения, речи, академические церемонии, возложение цветов на памятники, украшение муниципальных или частных зданий, закрытие магазинов, кафе и т. п. в неурочное время повлекут за собой наказание». Бранд Уитлок, глава американской дипломатической миссии в Бельгии, сказал по этому поводу: «Повинуясь одному из тех таинственных и молчаливых соглашений, источник которых отследить невозможно, все в тот день повязали зеленые банты. Зеленый – цвет надежды, и хотя немцы, несомненно, лишили бельгийцев мужества, им не удалось лишить их надежды».
Немцам вовсе не показалась забавной эта демонстрация патриотизма, как и краткое выступление в ее поддержку кардинала Мерсье, архиепископа Мехельнского, перед его отъездом из Брюсселя. На жителей Брюсселя был наложен штраф в миллион марок, а Мерсье заслужил всеобщее уважение своими открытыми письмами протеста против злоупотреблений оккупационных властей.
Через шесть дней после национального праздника в Бельгии произошло событие, подтвердившее правоту британцев, считавших немцев жестокими. 27 июля немцы казнили в Брюгге капитана Чарльза Фрайатта, бывшего командира парохода «Брюссель», принадлежавшего Большой Восточной железнодорожной компании. Военный суд признал Фрайатта виновным в попытке протаранить немецкую подводную лодку. Немцы арестовали его, перехватив «Брюссель» во время одного из рейсов по маршруту Харидж – Хук-Ван-Холланд, которые он совершал дважды в неделю, через десять недель после подвига, принесшего капитану такую известность в Британии. Вместе с командой его отправили в лагерь Рулебен близ Берлина. Немецкий военный суд назвал Фрайатта пиратом за то, что он атаковал напавшую на него подлодку. Канадец Джон Кетчум, оказавшийся в Рулебене, потому что война застала его в Германии, где он изучал музыку, вспоминал: «Судебное убийство человека, пусть даже всего месяц прожившего в Рулебене, привело нас в ярость и потрясло сильнее, чем любое другое напоминание о войне».
В Британии патриоты, считавшие казнь Фрайатта отвратительным убийством, с равным отвращением относились к нежеланию служить в армии. Отказников называли трусами и предателями. В последнюю неделю июля более двухсот таких отказников были отправлены на работу в каменоломни в Дайсе, возле Абердина. Между тем учрежденный правительством суд более чем в 4000 случаев признал причины отказов объективными. Для отказников была создана альтернативная служба: работа в сельском хозяйстве или в больницах. Тех, кто отказывался от альтернативной службы, часто заключали в тюрьму. Повторные отказы во многих случаях приводили к повторному заключению и тяжелым работам, таким как дробление камней в карьерах Принстонской тюрьмы в Дартмуре.
22 июля в Сан-Франциско, в Соединенных Штатах, все еще цепко державшихся за свой нейтралитет, прошел парад боеготовности. Во время парада Томас Муни, социалист-анархист, в знак протеста против войны метнул бомбу в здание фондовой биржи. Девять человек погибли и сорок получили ранения. Муни приговорили к смерти, но позднее приговор заменили пожизненным заключением. Он был освобожден в 1939 г.
Осенью 1916 г. бои шли почти на всех фронтах, но позиции противоборствующих сторон существенно не изменились. На Сомме, как и у Вердена, германская армия истекала кровью, вместо того чтобы добиваться одной победы за другой. Хейг, одержимый своей идеей насчет «постоянного давления», которое приведет к «разгрому» врага, продолжал добиваться целей, поставленных им в первый день битвы. 23 июля австралийские войска заняли Позьер, двое участников сражения получили Крест Виктории. Несмотря на беспрерывные контратаки, германские войска медленно, но верно теряли свои позиции на всех участках фронта на Сомме. 31 июля на своем рабочем месте в Берлине Вальтер Ратенау записал в дневнике, что «лихорадочное возбуждение», которому он два года назад был свидетелем на улицах города, уже тогда казалось ему «пляской смерти», прелюдией к «темному и жуткому» кошмару.
В то время на Сомме стояла настоящая летняя погода. «Неподходящая погода для убийств», – назвал ее Гарольд Макмиллан в письме матери от 2 августа. Шесть дней спустя немцы атаковали британские позиции на Ипрском выступе, предварив наступление газовой атакой. Один из рядовых, 19-летний Джон Беннет, запаниковал от внезапного пронзительного сигнала «Газы» и бежал из траншеи в сторону тыла. Вернувшись в окопы через несколько часов, он узнал, что в результате газовой атаки 7 человек были убиты и 46 ранены. Его тут же арестовали, обвинив в «недостойном поведении перед лицом врага».
На суде командир Беннета, вступившего в армию за полтора месяца до начала войны, заявил, что он сломался под артиллерийским обстрелом. Его приговорили к смерти, но бригадный генерал рекомендовал смягчить наказание. Командир корпуса, генерал-лейтенант сэр Айлмер Хантер-Вестон, ветеран сражения на Галлиполи, не согласился. Он сказал, что трусы «наносят огромный ущерб военным усилиям, и пусть угроза смертной казни пугает их больше, чем встреча с врагом». Беннет был расстрелян. В тот же день за дезертирство были казнены еще двое солдат.
Во время битвы на Сомме тысячи людей бежали с поля боя, не справившись со своими нервами. Многие из сославшихся на болезнь на вопрос: «Что с вами случилось?» – отвечали: «Невроз военного времени». Нередко так оно и было, но медики далеко не всегда это признавали. Официальные истории болезни гласили: «Объяснить больному, что эти симптомы возникли в результате эмоционального расстройства, связанного с его тяжелым опытом на передовой, а не серьезным нарушением функций нервной системы, как ему представлялось, вызванным разрывами снарядов, стало наиболее частой и успешной формой психотерапии. Простота метода ни в коей мере не умаляет ее эффективности, и нередко случается, что солдат добровольно возвращается к своим обязанностям после необходимых ему двух недель отдыха в госпитале».
Однако число больных, действительно страдающих неврозом военного времени, вызванным разрывами снарядов, также росло и к концу войны достигло более 50 000. Во время битвы на Сомме случаи полной потери сил на нервной почве и неврозов военного времени настолько участились, что возле каждой армейской части пришлось открыть специальные медпункты для их диагностики и лечения. Официальная позиция военных властей, как подчеркивают историки медицины, заключалась в том, что «во имя поддержания боевого духа в армии каждый солдат, неспособный выполнять свои обязанности из-за психологического состояния, должен становиться объектом тщательного расследования. Ни в коем случае не следует отправлять его на базу, если его состояние этого не требует».
8 августа британские силы на Сомме предприняли атаку в районе деревни Гиймон. Атаке, на которую решились в последний момент, не хватило огневой подготовки. Стоило солдатам покинуть траншеи, как они обнаружили, что немецкая артиллерия прицельно бьет по нейтральной полосе. Продвигаясь по этой долине смерти, они попали под интенсивный огонь германских пулеметов. В секторе наступления Ливерпульского шотландского батальона 10 из 20 офицеров и 96 из 600 солдат были убиты или пропали без вести. Прежде чем отступить, батальон трижды возобновлял атаку. В тот же вечер батальонный военврач, капитан Ноэль Чавесс, вывел на нейтральную полосу группу добровольцев, чтобы найти раненых, оставшихся на поле боя. «Мы собрали очень много личных знаков, и тем сократили трагический список пропавших без вести», – писал он домой. Словом, «пропавшие без вести» практически всегда оказывались погибшими, которых не удалось найти.