Первая мировая война
Шрифт:
Чуть позже имел место эпизод, не лишенный черного юмора. «В одного несчастного боша, – вспоминал Мурхед, – успешно уклонявшегося от прицельного огня наших винтовок и, очевидно, только слегка раненного, внезапно угодил снаряд, как будто специально был на него нацелен, и его разнесло в клочья. Ну а мы смеялись и радовались, словно ничего веселее и быть не могло».
Опыт капитана У. Г. М. Клариджа, австралийского офицера, раненного в тот день и попавшего в английский госпиталь, оказался не таким веселым. «Не стану врать, что мне не было страшно, – писал Кларидж родителям через две недели после битвы. – Потому что было. И кто бы не испугался, когда смерть обступает со всех сторон, в воздухе воют адские 5,9-дюймовые снаряды, а шрапнель сеет смерть вокруг. Я не знаю, сколько бы я еще продержался». Трижды его засыпало землей, и он был «рад, когда его ранили, потому что смог покинуть линию огня и отдохнуть».
Той ночью, 25 июля, Хейг писал в дневнике:
28 июля в письме родителям молодой пехотинец Джордж Ли Мэллори рассказывал о жизни в траншеях как о «худшей муке, какую только можно представить, чего стоит один вид мертвых и умирающих и грохот пулеметов, выкашивающих целые полки». «Я не такой оптимист, как многие другие, и буду очень удивлен, если война закончится до Рождества. Надеюсь, однажды до нас дойдут хорошие новости из России, но пока до этого далеко, и германская военная машина еще долго будет вращаться по инерции» [138] .
138
Джордж Ли Мэллори пережил войну. Он пропал в 1924 г. при восхождении на Эверест. Его брат Траффорд в Первую мировую войну был летчиком, а во Вторую мировую – главнокомандующим Военно-воздушными силами (включая истребительную авиационную группу). Он погиб в авиакатастрофе в 1944 г. Авт.
29 июля, через день после того, как было отправлено это пессимистичное или по меньшей мере реалистичное письмо, Хейг получил из Лондона сообщение от генерала сэра Уильяма Робертсона, начальника Имперского Генштаба. Тот предупреждал: «Власть имущие несколько встревожены сложившейся ситуацией». И тут же разъяснил: «Заявленные потери в 300 000 человек должны быть оправданы превосходными результатами, если мы не готовы довольствоваться тем, что делаем сейчас». Те же власть имущие, по словам Робертсона, «постоянно спрашивают, почему сражаемся мы, а не французы. Считается, что достижение приоритетной цели – снизить давление на Верден – слегка затянулось».
Хейг же не сомневался, что наступление на Сомме должно продолжаться. Его ответ был таков: «Следующие шесть недель противнику будет все труднее получать подкрепления. Постоянное давление в конце концов приведет к его полному разгрому». И «постоянное давление» продолжалось без видимых результатов, если не считать растущие потери с британской стороны. 30 июля четыре британских батальона, среди которых было три батальона «ливерпульских парней», атаковали деревню Гиймон, которую немцам удалось отстоять неделю назад. Плотный туман сделал артиллерийскую подготовку практически неэффективной, поскольку многие немцы под его покровом покинули траншеи и укрылись на нейтральной полосе. Зато для атакующих туман стал помехой: немецкие пулеметчики, зная, с какой стороны их будут атаковать, вели стрельбу по британцам, которые не могли видеть, откуда их настигал огонь неприятеля. Группа ливерпульцев, достигнув немецкой линии обороны, обнаружила в траншее более 60 немцев, скорее всего укрывавшихся там от обстрела артиллерии. В плен взяли только одного, «предположительно для целей разведки», пишет историк «ливерпульских парней» [139] .
139
Graham Maddocks. Liverpool Pals. L.: Leo Cooper, 1991. P. 116. Авт.
Дошедшие до нас письма, написанные сразу после битвы за Гиймон, красноречиво свидетельствуют, какой непредсказуемой может быть смерть на войне. Ефрейтор Х. Фостер описывал такой случай: «Сержант только что раздал нам пайки и отправился в поврежденное снарядом укрытие, где была наша стрелковая команда, и тут газовый снаряд упал прямо посередине группы стрелков. Бедные парни все погибли на месте». Капрал Хемингуэй отправил семье своего друга ефрейтора Куина рассказ о его смерти – одно из сотен тысяч писем, посланных в тыл, чтобы жена или родители узнали о судьбе близкого человека: «Примерно на полпути через ничейную землю, дожидаясь в воронке от снаряда прекращения дружественного огня, я заметил в соседней воронке Джо, и мы ободряюще улыбнулись друг другу. Вражеские пулеметчики поливали все вокруг разрывными, стоял ужасный шум и поговорить было невозможно. С левого фланга на наши воронки посыпались пули, а
Один из убитых 30 июля у Гиймона ливерпульцев, ефрейтор Атертон, пятнадцать лет был игроком, а потом смотрителем крикетного клуба «Окстон» в Беркенхеде. У него была большая семья, и все же он один из первых добровольно пошел на войну. Он погиб, оставив вдову и четырех дочерей, старшей из которых было семь лет, а младшей два с половиной. Клуб учредил специальную субсидию его имени «для поддержки вдовы в ближайшие шесть лет» или до тех пор, пока дети «не смогут сами о себе позаботиться».
Из 2500 солдат ливерпульских батальонов в тот день погибли пятьсот, принеся горе и скорбь в родной город. Тела павших лежали на ничейной земле под палящим августовским солнцем, превращаясь в выбеленные скелеты. Некоторые, засыпанные землей, покоились в своих вырытых снарядами могилах, и найти их не могли даже спустя десятилетие после войны.
В Центральной и Восточной Турции в начале 1916 г. продолжался великий исход армян, изгнанных из родных мест жестокостью и террором. Армянские беженцы стали привычным зрелищем во многих средиземноморских портах. 1 июля британский офицер Рональд Сторрс писал из Египта: «Порт-Саид просто наводнен армянскими беженцами из Киликии, высадившимися с французских военных кораблей. Они сражаются с турками, и очень храбро. Это заставило меня по-новому понять разговоры о «старых добрых турках». Если ужасов Урфы и Аданы было недостаточно, того, что творится сейчас, должно хватить, чтобы из нашего политического словаря навсегда исчезла глупая и лживая сказка о «первом джентльмене Европы».
Роман Франца Верфеля «Сорок дней Муса-Дага» (Die vierzig Tage des Musa Dagh) стал в военной литературе того времени памятником эпическому исходу армянского народа.
На Восточном фронте русские продолжали выдавливать германцев и австрийцев на запад. В первую неделю июля более 30 000 немцев попали в плен. И снова британской медсестре Флоренс Фармборо пришлось стать свидетельницей кошмарных последствий битвы как для победителей, так и для побежденных. Ее полевой госпиталь в то время находился в Барыше. «Уже в разгар сражения раненые вповалку лежали у нашего перевязочного пункта, ожидая, когда ими займутся. Среди них было полно лежачих. Мало кому удавалось пробиться внутрь, моля о помощи, в которой они срочно нуждались. Мы работали день и ночь, спали урывками где придется. Вечером собирали мертвых и хоронили их в общих могилах, вырытых на поле боя. Немцы, австрийцы, русские мирно покоились здесь в братских могилах. Ко всему прочему добавились полчища мух, черным покровом застилавшие умерших, ожидавших погребения в открытых ямах. Я помню ужас, испытанный мной, когда я впервые увидела этот покров из мух. Он шевелился».
8 июля российские войска достигли Делятина, расположенного менее чем в 35 километрах от Яблунецкого перевала через Карпаты и венгерской границы. 15 июля Людвиг Витгенштейн писал в дневнике: «Мерзкая погода. В горах жуткий холод, дождь и туман, укрытия от них не спасают. Жизнь полна страданий». 16 июля Флоренс Фармборо, по другую сторону фронта, записала в своем дневнике: «Кругом такая грязь, что высокие ботинки увязают в ней намертво». Двух медсестер убило австрийскими снарядами четыре дня назад, а еще одну – днем раньше. На следующий день привезли семьдесят тяжелораненых. «На операционный стол положили молодого татарина с тяжелыми ранениями. Он говорил по-русски и отчаянно пытался прошептать нам что-то, чего мы не понимали. Мы послали за одним из наших водителей-татар, он низко склонился над распростертой фигурой, окликнул солдата, но ответа не получил. Кто-то сказал: «Он умер!» Обветренное лицо старшего соплеменника окаменело, и он ушел» [140] .
140
Татары – тюркоязычный народ, исповедующий ислам, жили в Крыму и в Поволжье. Во время Второй мировой войны по приказу Сталина были депортированы в Среднюю Азию. Авт.
К концу месяца граница Восточной Галиции в городе Броды перешла к русским, и за две недели 40 000 австрийцев попали в плен. Потери России также были велики. В полевой госпиталь Флоренс Фармборо за сутки доставили восемьсот раненых. Преобладали ранения живота. Нередки были и ампутации. «Одна нога оказалась такой тяжелой, что я не смогла поднять ее со стола», – писала она. Кто-то помог ей донести ногу «до подсобки, где ждали погребения ампутированные конечности. Я раньше в этой подсобке не бывала и поскорее выбежала оттуда, пошла в нашу комнату, выпила воды и две таблетки аспирина; шок прошел, и я снова стала сама собой. Но меня преследовала мысль: что станет со всеми этими калеками после войны?»