Первая просека
Шрифт:
— Ну где ты пропадаешь, Зоря? — набросилась Настенька. — Я тут совсем замучилась с нею, не спит — и все! А тут эти самолеты гудят и гудят…
— Ничего, Анастасия, — шумел Гурилев, — скоро вместе с Захаркой будем прыгать, а потом, глядишь, еще и самолетами управлять станем. Видишь, что они делают, — указал он в небо на машины, проделывающие фигуры высшего пилотажа. — А ну, дай-ка посмотреть Наташку. Вот это я понимаю!
— Ты что, Зоря, в самом деле хочешь
— А что, думаешь, испугаюсь? — смеялся Захар. — На джигитовке посложнее приходилось номера выкидывать, особенно на толчках.
— Один уж номер выкинул. — Настенька кивнула головой на его ногу. — Смотри, чтобы второй такой номер не выкинул.
— Так не о себе же я думаю! — возразил Захар. — А если война? Вот и пригожусь как парашютист.
Их отвлек от спора вопль Мишки:
— Рятуйте, братцы! Смотрите, что наделала, бесстыжая. Опрудила!
Он держал голенькую Наташку под мышки на вытянутых руках, а на его майке тянулся вниз свежий мокрый след.
— Так тебе и надо, — вмешалась Катерина. — Это она, чтобы ты не кидал ее так.
— Я повыше летал, да ничего со мной не стряслось.
— А это никто не проверял, сразу же в воду упал, — заметил Захар, беря дочку на руки.
Прибежал Каргополов.
— На заплыв, товарищи! — объявил он. — Кто на заплыв?
— Фу ты, а я только хотел принести бутылку вина, обмыть свой десятый прыжок, — сетовал Гурилев.
— Потом, потом. Пошли!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Так вот она какая, эта Шура, в один день ставшая «знаменитой» на весь город! Полная, ниже среднего росточка, одетая в простенькое ситцевое платье в белый горошек. На голове туго повязанная цветастая косынка, забравшая в плен буйные, коротко стриженные каштановые волосы. Лицо продолговатое, нос прямой, с тонкими чуткими ноздрями, карие умные глаза, а над ними черные крылья бровей. И во всем облике — наивная простота.
Каргополов даже растерялся — не такой он себе представлял Шуру. Его совсем недавно избрали секретарем горкома комсомола, и он еще не научился по одному взгляду определять людей.
Перед Каргополовым на столе — вчерашний номер городской газеты; очерченная красным карандашом небольшая заметка в два столбца с заголовком: «Положить конец распутству». Автор, скрывшийся под популярным псевдонимом «Рабочий», сообщает, что в бараке номер три в Комсомольском поселке проживает некая комсомолка Шура. С прошлого года она нигде не работает, а занимается только
Каргополов в затруднительном положении. Как вызвать Шуру на откровенность, чтобы она раскрыла перед ним душу?
— Комсомольский билет с собой? — спрашивает Каргополов.
— Вот он, — кивает она и доверчиво протягивает книжицу, бережно обернутую листком из ученической тетради в косую линейку.
— Так… Лешкова Александра Спиридоновна, пятнадцатого года рождения, — читал Каргополов.
— Молодая, да ранняя. — Шура грустно усмехнулась.
— Что верно, то верно, — согласился Каргополов. — Сама-то из деревни или из города?
— Из деревни. В колхозе работала, все хорошо было, семилетку закончила. А тут, черти дернули, засобирались наши девчата, мобилизацию когда объявили, ну и я с ними. «Поедем, повидаем свет!» — передразнила она беззлобно кого-то. — Вот и повидала свет!..
— Ты о чем это?
— Да все о том же: прославилась на весь Комсомольск… Теперь хоть из барака не выходи.
— Так что — неправильно написали?
— Почему неправильно? — Шура горестно склонила голову набок, задумалась.
— Так в чем же дело? Давай уж договоримся: все начистоту!
— А я и так ничего не скрываю. — Помолчав, Шура добавила: — Скрывать-то больше нечего, все уже открыто.
— Как же все это у тебя получилось, Шура? — Каргополов с грустью и сочувствием посмотрел на собеседницу.
— Ну, как получилось? Чай, сами не маленькие, знаете, как это получается…
— Так-то оно так, — согласился Каргополов. — Я спрашиваю, как это у тебя получается, что без конца выходишь замуж и расходишься? Шутка ли сказать — девять мужей сменила!
— Да уж там девять! — отмахнулась Шура. — Девяти-то и не было. Всего шесть раз выходила замуж. А то так… любовь крутила.
— Уж какая там любовь! — возмутился Каргополов.
— Ну, любовь не любовь, а так, крутила — и все…
И вдруг она оживилась, посмотрела в лицо Каргополова ясными глазами и сказала:
— А я ведь знаю, кто написал это и почему.
— Ну, скажи!
— А че не сказать? Липский! Инженера Липского знаете? Ну, так это он. Противный такой, слизняк. Тоже мне, «Рабочим» подписался!
— А почему ты думаешь, что это Липский? Взаимностью не ответила?
— А то чего ж? Увивался все за мной, не знал, с какого боку подойти, конфетки таскал. А потом стал охальничать. Вот я его и поперла. Теперь он мутит.
— Он тоже входит в эту девятку? — спросил Каргополов.