Первая просека
Шрифт:
— И он, и инженер Прозоров, хотя я с ним тоже не жила. Но тот же был сильно по душе, я его полюбила… А как он узнал, что я несколько раз выходила замуж, то сразу порвал со мной. А человек-то он хороший, благородный, внимательный…
— Слушай, Шура, ты меня не стесняйся. — Каргополов тепло и сочувственно смотрел ей прямо в глаза. — Расскажи, пожалуйста, почему это у тебя такое легкомысленное отношение к браку?
— Ну что ж, расскажу все по порядку. В первое время, когда мы, куйбышевские девчата, приехали, все шло хорошо. Потом к нам зачастили ребята из других бараков. Один, такой симпатичный, прилип ко мне — проходу не дает. «Давай да давай поженимся!» Поженились… Пожили в общей комнате недели с две, а ребята его подзуживают — наговаривают на меня: дескать, я ему изменяю, когда его нет. Ну и поссорились…
Сначала Шура говорила раздумчиво, спокойно, но потом стала все больше волноваться, и вот уже на ресницах блеснули слезы, голос стал глуховатым.
— Ну прогнал он меня, — продолжала Шура, вытирая глаза платком. — А тут вскорости прилип ко мне парень из той же комнаты — самый симпатичный из всех. По совести сказать, я действительно поглядывала на него, больно нравился он мне. И так вообще, образованный. «Ну, думаю, этот будет настоящим мужем». Только я ему поставила условие: пойду замуж за него, когда он получит комнату. А пока встречалась с ним, жила то у нас, в девчачьей комнате, то у них. Потом он раз говорит мне: комнату, мол, получить не могу, давай расставаться. С тем и расстались. Потом он с другой девушкой жил из нашего барака, а ко мне ходил третий парень из их барака. Тоже предлагал жениться, но я присмотрелась к нему, а он какой-то ненормальный: так щиплет за тело, вся в синяках ходишь. Насилу отбоярилась от него.
Шура помолчала, смущенно перебирая взмокший от слез платочек.
— Не хочется обо всем рассказывать, противно… Так жила еще с тремя… Потом познакомилась в кино с Прозоровым. Он не знал о моих связях до этого. Походили с месяц, и он предложил выйти за него замуж. Ну что, я должна была скрыть все от него? Совесть мне не позволила. И, конечно, рассказала. Он долго мучился. Видно, боролся с собой. А потом сказал, что не может на мне жениться. А тут вскоре прилип этот Липский. Но я его сразу невзлюбила, такой противный. Два месяца все ходил вокруг, пока я не обругала его последними словами и не выгнала. Вот и все мои мужья… — Шура смущенно улыбнулась.
— А кто же девятый? — спросил Каргополов, все время напряженно слушавший ее рассказ.
— Да его и не было, это Липский придумал, я больше ни с кем и не гуляла.
— Да-а, сложная штука. — Каргополов тяжело вздохнул, откинулся на спинку стула. — Значит, всего было шесть?
— Ну да. Да и эти шесть… Какие они мужья? Такая беда не только со мной. Поди, сами знаете, — запросто сказала Шура. — Есть девушки, которые тоже так живут — то с одним, то с другим. Из нашей группы, что вместе приехали, только одна удачно вышла замуж, славный парень попался.
— Ну почему все это получается, Шура?
— По себе сужу так: жили в деревне, ничего не видели. А тут сразу столько ухажеров! Да еще один лучше другого. Глаза и разбежались. Каждой захотелось поскорее выскочить замуж. Доглядывать-то за нами некому, как дома, бывало, в деревне… Вот и начали куролесить, одурели девчата. Все, конечно, наша деревенская глупость и простота. Был бы рядом отец, ремнем выдрал — сразу взялась бы за ум. Да и парни тоже — так и охотятся за нашей сестрой, как кошка за мышкой. Вон сам Липский — четыре раза менял жен. У него отдельная комната в итээровском бараке. Так он заводит к себе каждый раз новую девушку, соблазнит, поживет, а потом выгоняет.
— Ну, а почему ты не работаешь?
— Это как же я не работаю? — изумилась Шура. — На бетономешалке, с самого начала! И заработок хороший. Сейчас вот в ночной смене все время.
— А днем чем занимаешься?
— Ну, сплю, а потом учусь кройке и шитью в мастерской. Договорилась, как ученица.
— Значит, Липский, если это действительно он писал, и тут наврал?
— Ну, конечно! Он так и пригрозил мне: «Я тебя, — говорит, — пропесочу в газете!»
Нет, совсем не такой представлял себе Каргополов эту Шуру Лешкову! Душевно искалеченную, морального уродца ожидал он встретить. А тут обыкновенная деревенская дивчина, наивной простотой которой воспользовались ловеласы. Как же ее перетряхнула жизнь! Надо что-то серьезное предпринять, чтобы оградить других девушек, подобных Шуре, от современных донжуанов.
Каргополову вспомнилась «конференция прогульщиков». А почему бы не собрать парней и девушек, известных своим легким поведением, и заставить их поговорить о комсомольском быте, о комсомольской семье?
— Послушай, Шура, а ты бы смогла выступить на городском комсомольском собрании и рассказать о своих ошибках, как сейчас мне рассказывала?
— Нет, нет, что вы! — замахала руками Шура. — Это же еще раз опозориться перед людьми. И не уговаривайте, все равно не выступлю.
— Так какой же это позор — рассказать собранию всю правду? Ты же реабилитируешь себя в общественном мнении.
— Вот вам рассказала, а больше нигде не буду говорить, — решительно произнесла Шура.
Она ушла, а мысль о городском собрании молодежи не оставляла Каргополова. «Культурно-бытовая конференция» — вот как назовем это собрание! — обрадованный находкой, подумал он. — А до этого создадим комиссию, пусть обследуют бараки».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Комсомольский поселок вырос рядом со вторым участком прошлым летом, когда готовили встречу пяти тысячам комсомольцев мобилизации 1934 года. По сравнению с бараками второго участка — приземистыми, сколоченными наспех и разгороженными внутри лишь на две-три секции, бараки Комсомольского поселка выглядели для своего времени прямо-таки дворцами: они были выше, оштукатурены изнутри и снаружи, имели комнатную систему, общие умывальники и несколько общих кухонь. В каждой комнате жили по три-четыре человека.
Когда обследование бараков Комсомольского поселка закончилось, Каргополов собрал членов комиссии. В комиссию вошли «старички» — комсомольцы мобилизации 1932 года. Им-то хорошо были знакомы и шалаши, и палатки, и чердаки, и земляной «Копай-город», где приходилось спать вповалку на сплошных нарах, подчас на голых досках. Теперь имелись все условия, чтобы жить в тепле и уюте и вообще упорядочить быт; и в большинстве комнат так оно и было: люди старались держать в порядке жилье, девушки навели чистоту и уют.