Первая просека
Шрифт:
— А вы поставили в известность комсомольскую организацию, где работает этот товарищ, о его настроениях? — спросил секретарь крайкома.
— К сожалению, нет, просто не успел, — сказал Аниканов, хотя прошло полтора месяца со дня его разговора с Захаром. — Но, я думаю, что по возвращении с конференции мы разберемся и примем соответствующие меры.
— Товарищ Каргополов, возьмите себе на карандаш этот факт, — сказал секретарь крайкома.
— Тут не совсем все так, товарищ Листовский, — отозвался Каргополов из задних рядов президиума. — Я разговаривал с Жернаковым, товарищ Аниканов искажает факты.
— Извините, товарищ Каргополов, — запальчиво отозвался Аниканов с трибуны. — Я говорил с Жернаковым в присутствии инженера Прозорова, так что у меня есть живой свидетель. И не к лицу секретарю горкома прикрывать зажимщика стахановского движения, хотя бы он и был близким другом…
По залу прошел шумок.
— Молодец!
— Вот это чистит!
Перепалка угрожала превратиться в скандал, и председательствующий прекратил ее:
— Продолжайте, товарищ Аниканов, потом разберемся.
Но Андрей уже все сказал, осталось только произнести здравицы в честь партии и ее руководителей, в честь стахановского движения — без подобных здравиц он не обходился ни в одной речи. Откуда было знать делегатам конференции, что кроется в тайниках души звонкого оратора? Конечно же, они ответили дружными аплодисментами.
Выступил Каргополов.
— Я хочу дать справку, товарищи, по поводу заявления члена нашей делегации товарища Аниканова, поскольку он ввел в заблуждение делегатов конференции. Речь идет о так называемом «консерватизме» Жернакова. На самом деле Жернаков хороший комсомолец, ударник и бригадир одной из лучших стахановских бригад. Что касается разговора, на который ссылается Аниканов, то содержание его было прямо противоположным: на самом деле Жернаков высказывался против опошления стахановского движения, против огульного зачисления в разряд стахановцев всех рабочих, в том числе и бракоделов. Не для кого не секрет, что есть люди, которые в погоне за процентными показателями, выполняют работу на скорую руку, абы как, прямо-таки во вред качеству. Таких людей мы должны сурово критиковать. И должны также критиковать тех, кто стоит у руководства стахановским движением и печется не о существе дела, а о цифровых показателях. Такой грешок, кстати, водится и за выступавшим здесь товарищем Аникановым. Он работает у нас в постройкоме инструктором по организации социалистического соревнования…
— А вы приведите факты! — крикнул кто-то из зала.
— Пожалуйста, — спокойно отозвался Каргополов. — Я сошлюсь хотя бы на тот факт, который послужил поводом для упоминавшегося здесь разговора с Жернаковым. Есть у нас плотницкая бригада Торгуника. В погоне за показателями — а она в этот день выполнила задание на двести восемьдесят процентов — бригада грубо нарушила технические требования, срубила верхний венец дома, предназначенного под детский сад, не в замок, а на конус, и скрепила его гвоздями. А между тем на этот венец ставятся стропила, поэтому с точки зрения несущей опоры венец не отвечал требованиям прочности. И все это сделано по распоряжению Торгуника. А товарищ Аниканов зачислил эту бригаду в число стахановских, да еще расхвалил ее в газете. Кстати, эта бригада, особенно сам Торгуник, отличается рваческими настроениями. Вот против чего выступал Жернаков.
— Нехорошо, нехорошо, — бросил реплику секретарь крайкома комсомола.
— Но это еще не все, товарищи, — продолжал Каргополов. — Меня немного удивляет тот факт, что товарищ Аниканов в своем выступлении у нас на городской конференции ни словом не обмолвился обо всем том, что он здесь говорил.
— А это его дело!
— Каждый волен говорить то, что он думает! — летели реплики из зала.
— Неправильно, обязан был сказать! — возражал кто-то.
— Товарищ Листовский! — крикнул Аниканов, когда реплики приутихли. — Прошу справку!
— В конце заседания, — отозвался секретарь крайкома. — Продолжайте, товарищ Каргополов.
И вот в конце заседания Аниканов вновь на трибуне. Зал с напряженным вниманием следит за ним — что-то он скажет, кто же прав: он или секретарь горкома комсомола? «Видать, за правду борется, коль так смело и настойчиво воюет с самим секретарем», — думают делегаты.
— Товарищ Каргополов кое-что напутал здесь, — с места в карьер начал Андрей. — Да, с бригадой Торгуника я действительно допустил ошибку. Конь, говорят, о четырех ногах, и тот спотыкается. А я о двух ногах, — сострил он, вызвав смешок в зале, — как тут не споткнуться! У меня на учете полтыщи бригад, товарищи! Скажите, смогу ли я за каждой уследить? Конечно, нет. Этого как раз не хочет понять товарищ Каргополов. Но дело не в том, и не из-за этого разгорелся сыр-бор. Я утверждаю, что мой разговор с Жернаковым содержал именно то, что я говорил в своем первом выступлении, а Жернаков говорил именно то, что я вам сообщил. Вот его слова.
Аниканов многозначительно, неторопливо достал из кармана записную книжку, молча полистал ее, поднял над головой раскрытые страницы, чтобы видели все, и объявил:
— Вот здесь дословно записаны фразы Жернакова, можно потом проверить. Слушайте, что он сказал: «Мы опошляем стахановское движение, когда объявляем стахановцем каждого рабочего, который перевыполняет норму». Это раз. Дальше: «Стахановцем может быть только тот, кто изобрел что-нибудь новое», — это два. Дальше: «Звание стахановца нужно присваивать только за выдающиеся успехи рабочего». Это три. А вот что сказал товарищ Сталин на этот счет: «Стахановцем является каждый рабочий, в совершенстве овладевший техникой и методами труда». Ясно теперь, кто прав и кто не прав. Прав я был или нет, когда заявил, что Жернаков стремится к сужению фронта стахановского движения, а стало быть, к подрыву его, так как мы боремся за его массовость? Товарищи, правильную оценку я дал заявлениям Жернакова или нет, скажите мне? — с видом победителя обратился он к залу.
— Правильно!
— Молодец!
— Вот это дает!
Поверили Аниканову, а не Каргополову. Недаром же Андрей ночей недосыпал, готовясь к своему решающему шагу — столь ответственному выступлению с трибуны краевой комсомольской конференции. И то вознаграждение, на которое втайне рассчитывал, он получил: его избрали членом пленума крайкома комсомола. Теперь он сможет через каждые два-три месяца ездить в Хабаровск для участия в заседаниях пленумов и уж постарается показать там себя в надлежащем свете. Записная его книжка будет пополняться фактами и высказываниями, подобными тем, которые с таким триумфом он продемонстрировал на конференции, — на этот счет усердия и таланта ему не занимать. Да и то сказать: от Комсомольска не так уж много представителей в составе пленума крайкома ВЛКСМ — он, Каргополов, Ваня Сидоренко да еще человек шесть.
А ну, попробуем прикинуть, какой вес у Аниканова будет теперь в Комсомольске? Скажем, идет там городской комсомольский актив. «Слово предоставляется члену пленума Дальневосточного крайкома ВЛКСМ товарищу Аниканову!» Аплодисменты.
Полномочный представитель крайкома в Комсомольске — разве это не веско? Уж теперь-то он посчитается кое с кем, в первую очередь, с Жернаковым, припомнит то его выступление на Пивани. Да и с Каргополовым попробует потягаться. На этот счет у Аниканова про запас есть такая пилюлька, как выписка из учетной карточки Каргополова, сделанная еще тогда, когда Андрей был заворгом комитета комсомола: «Социальное происхождение — сын священнослужителя (отец до революции был попом)». При удобном случае и при известных обстоятельствах это будет последним, уничтожающим ударом.
Правда, Аниканова немного насторожило замечание секретаря крайкома.
— Товарищ Каргополов, — сказал тогда секретарь крайкома так, чтобы слышал весь зал, — по возвращении в Комсомольск разберитесь как следует во всем этом и обсудите на бюро горкома.
Но эти слова недолго тревожили Аниканова — только до тех пор, пока его не избрали в состав пленума.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Конференция закончилась в последних числах октября, когда по Амуру уже пошла шуга. Делегатам пришлось выехать поездом в Волочаевку, а оттуда предстояло добираться автомашинами по трассе будущей железной дороги Волочаевка — Комсомольск.