Первая просека
Шрифт:
— Ну, что именно? — спрашивала Настенька, усевшись против него. Во взгляде ее милых, добрых глаз были и заинтересованность и тревога.
— Ну, как тебе сказать… Я не стахановец, понимаешь? Я еще не стахановец, а меня уже называют стахановцем. Ну, как это доказать!
— Да пусть их называют! — воскликнула Настенька. — А ты делай свое дело.
— Легко сказать! — Захар откинулся на спинку стула. — Это же нечестно, понимаешь? Это ложь!
— А может быть, ты неправильно понимаешь саму идею стахановского движения?
— Может быть… — вяло согласился Захар.
Назавтра, выйдя
Захар достал газету «Правда», прочитал несколько выдержек из передовой и сказал:
— Так вот, давайте договоримся; стахановское движение — это творческий подход к труду. Надо искать новые, самые производительные приемы труда. Давайте искать их сообща. Кто чего придумает — сразу на общий суд… А пока вяжите стропила. Устанавливать будем после того, как бригада Торгуника заменит обвязку верхнего венца. А я пойду к прорабу.
Вскоре он был в конторке у Прозорова.
— Игорь Платонович, как вы понимаете смысл стахановского движения? — спросил он, положив кепку на стол и зачесывая пятерней волосы.
— Ну, как тебе сказать…
В это время в конторку мячом вкатился Аниканов. В последнее время он заметно располнел, а голова на короткой шее, опушенная мягкими волосами, стала как будто еще круглей.
— Здравствуйте, товарищи, — суховато сказал он и подал руку сперва Прозорову, потом и Захару. — Ну, как идут делишки? Как насчет стахановского движения?
— Вот как раз об этом и говорим. — Прозоров насмешливо посмотрел Аниканову в лицо. С первого дня знакомства он испытывал отвращение к инструктору постройкома: «Пустой болтун, демагог». — Вот товарищ Жернаков спрашивает, что такое стахановское движение.
— Нет уж, извините, Игорь Платонович, — возразил Захар, — вы не передергивайте, я не об этом спрашивал вас.
И он рассказал о случае брака Торгуника на строительстве детского сада, а заодно высказал и свою точку зрения:
— Во-первых, крыша могла упасть детишкам на головы, а во-вторых, похабим мы это движение, вот что получается!
— Ты полегче на поворотах, Захар, — повысил голос Аниканов. — Что значит «похабим»? Ты думаешь, о чем ты говоришь?
— А если это правда, тогда как это назвать? — горячился Захар. — Стахановское движение — высшая форма социалистического соревнования, так? Оно означает, что люди знают технику и отлично применяют ее. А какая у нас техника? Что мы применяем нового по сравнению с прошлым годом, когда стахановского движения еще не существовало? Все то же! Так почему же меня или Торгуника называют стахановцами? Мы этого не заслуживаем! Ударники — это дело другое.
Но Аниканов уже не слушал Захара — он получил пищу для своих «разносов». Теперь на каждом собрании он будет повторять рассказ о том, как в его присутствии Жернаков охаивал и поносил стахановцев и стахановское движение. Неважно, что еще говорил Захар, неважно, какую мысль он отстаивал. Важно то, что он сказал: «На стройке похабят стахановское движение».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Кажется, еще никогда жизнь Андрея Аниканова не складывалась
Иногда к родителям наведывались Андрей с Кланькой. Их принимали как дорогих гостей: на сковороде шкворчала яичница с салом, появлялись литровые бутылки с брагой.
Каждый день, раскрывая свежий номер городской газеты, Герасим Миронович искал свою фамилию — она довольно часто появлялась на страницах газеты: «А. Аниканов». И когда находил, сладостно было на душе Аниканова-старшего. «Молодец, Андрюшка, язви его!» — думал Герасим Миронович.
С тех пор как Андрей перешел в постройком на должность инструктора по организации соревнования, он стал заметной фигурой в городе. Соревнование и раньше было первостепенной заботой руководителей стройки, теперь же, когда появилось стахановское движение, вся работа горкомов партии и комсомола была подчинена этому. На волне нового движения и всплыл Аниканов. А плавать в подобных случаях он умел великолепно: не проходило недели, чтобы в городской газете не появлялось статьи или заметки Андрея Аниканова, прославляющей стахановцев или критикующей руководителей.
На очередной конференции, когда избирали делегатов на краевую комсомольскую конференцию, одним из первых было названо имя Андрея Аниканова.
Это была первая поездка Аниканова в Хабаровск — столицу Дальнего Востока.
Собирая мужа в дорогу, чего только не припасла ему Кланька: от шоколада и сухарей до копченой колбасы и домашнего сала — все было положено в емкий чемодан. «Чего не случается в пути?» — думала Кланька и совала в чемодан Андрея все, что может пригодиться, вплоть до зимней шапки. Но в дороге ничего не случилось, и через три дня Аниканов в числе других делегатов благополучно высадился на хабаровской пристани.
Речь его на конференции была подготовлена еще дома, в минуту наибольшей сосредоточенности. В ней была отработана каждая фраза, каждый поворот мысли. Аниканов выступил с этой речью в первый же день конференции. Он не щадил никого: ни горком партии, ни горком комсомола, ни постройком, где работал; разносил в пух и прах «консерватизм» — знал, где выступает!
— Но, как показал опыт, товарищи, — говорил Аниканов, эффектно выбрасывая руку вперед, — у стахановского движения есть прямые противники и среди комсомольского актива. Недавно мне пришлось столкнуться с таким фактом. Есть у нас в Комсомольске бригадир Жернаков. Как будто и сознательный товарищ, а ставит спицы в колеса стахановского движения. Недавно он мне лично заявил так: «Мы опошляем стахановское движение, когда делаем его массовым». По его словам выходит, что стахановцами могут быть лишь единицы, так сказать, избранные. Нетрудно догадаться, куда это ведет. Это ведет к сужению фронта стахановского движения, а в конечном итоге — к его подрыву.