Первая просека
Шрифт:
Вечерний строительный техникум помещался в семистенной крестьянской избе. Вместо парт в классах стояли длинные, грубо сколоченные столы и скамейки. Так как дров не хватало, комсомольцы сидели в полушубках.
Для Захара учеба в техникуме была наслаждением. Может быть, потому, что рядом с ним сидела Любаша.
Первый урок была геометрия. В геометрии Захар был сильнее Любаши, и девушка то и дело украдкой от преподавателя спрашивала его. В разгар урока сидевший у окна Каргополов вдруг сказал на весь класс:
— Зарево какое! Должно, пожар?
Все разом поглядели на окна. Замерзшие стекла действительно порозовели и с каждой секундой становились все светлее.
— Наверняка горит что-то…
— Нужно выйти посмотреть!
— Всем продолжать занятия, — строго сказала чопорная Ия Александровна. — Аниканов, сходите на улицу и посмотрите, что там такое.
Но тотчас же все услышали, как за окнами промчались сани и кто-то закричал:
— Лопаты, лопаты прихватите!
— Что же мы сидим?! — воскликнул Каргополов. — Пожар!
Не успела Ия Александровна опомниться, как ее класс опустел.
Горело под Песчаной сопкой, в нижнем конце Пермского. Огромное пламя взметнулось там раз, другой, потом заплясало, раздвигая все шире и выше купол зарева над сопкой и амурским берегом.
— Контора горит!
Не сговариваясь, студенты гурьбой бросились к месту пожара, обгоняя друг друга.
Пламя уже охватило крышу, его языки пробивались наружу через выбитые окна второго этажа. Огонь ревел, словно ураган, стоял оглушительный треск, вокруг в снегу валялись и шипели обуглившиеся бревна, оконные рамы, сломанные стулья. Со всех сторон в разбитые окна на крышу летели комья снега, кто-то багром старался вырвать оконный переплет. Пожарник, сидя на коньке крылечка, поливал из брандспойта еще не тронутую огнем стену, тянулся к крыше, стараясь через ее край попасть струей в горящий чердак.
— Сейф, сейф спасайте! — в отчаянии кричал коротыш бухгалтер. — Там крупная сумма, только что получили… Зарплата!..
Захар и Каргополов кинулись выламывать рамы.
— Давай вдвоем! — кричал Захар, прыгнув на завалинку и ударом локтя выбивая нижние стекла. — Тащи на себя!
Они дернули несколько раз, но рама не поддавалась.
— Отойди-ка! — крикнул Каргополов.
Он схватил чурбан и с силой саданул по центру рамы. Переплет с треском провалился внутрь. Захар поотломал остатки рамы и уже встал на подоконник, чтобы прыгнуть в помещение, как вдруг внутри дома с грохотом рухнул потолок. Взвихрилось и забушевало пламя, клуб горячего дыма ударил Захару в лицо. Он прыгнул с подоконника на снег и, охнув, запрыгал на одной ноге.
— Скорее, скорее оторвите доску! — простонал он.
Только тогда Каргополов заметил, что вместе с левой ногой Захар поднял конец доски.
— Что случилось?
— Гвоздь, наверное.
Каргополов нагнулся, попробовал было оторвать доску от подошвы валенка, но она так крепко прилипла, что он ничего не мог поделать.
— Ребята, скорее сюда! — крикнул он. — Садись, Захар, на снег, — приказал он Жернакову.
К ним подбежала Любаша.
— Что такое?
— Держите ему ногу, — скомандовал Каргополов.
Когда, поняв, в чем дело, Любаша ухватилась за ногу Захара, Каргополов с силой дернул доску и оторвал ее от подошвы.
— Гвоздище!.. — выдохнул он.
— Нужно скорее в поликлинику!
— До нее далеко, к нам ведите! — закричала Любаша. — Я тут рядом живу.
Каргополов и Любаша подхватили Захара под руки и почти бегом направились к дому Рудневых. В избе никого не было. Каргополов приказал Захару сесть на пол и одним махом снял с него валенок. Вся портянка на стопе подплыла кровью, прилипла к ноге.
— Давай же скорее йод! — Каргополов выхватил из рук девушки пузырек, открыл пробку, сказал: — Потерпи! — И стал лить йод поверх стопы, где темнела ранка, оставленная гвоздем. Потом приказал Захару лечь животом на пол и поднять левую ногу кверху, согнув в коленке.
Мыча от боли, Захар беспрекословно подчинялся Каргополову. На подошве ранка оказалась больше, из нее густо сочилась кровь.
— Ватки или чистую тряпочку! — командовал Каргополов, словно заправский хирург. — Потерпи еще немного, тут рана побольше.
Смочив тряпочку йодом, он прижал ее к ранке и так держал несколько минут, тяжело дыша, не обращая внимания на стоны Захара.
— Теперь нужно чем-нибудь перевязать, — сказал наконец он. — Дайте, Любаша, что-нибудь чистое.
Но Любаша уже открыла сундук и оторвала кусок бязи, недавно купленной для простынь; Каргополов туго обмотал им стопу Захара.
— Теперь садись вот сюда, — показал он на скамейку, — а ногу положи на стул. Так и сиди, пока я не приведу врача.
С этими словами Каргополов нахлобучил шапку поглубже и выскочил из избы.
— Очень больно, Захар? — Любаша ласково заглянула ему в лицо.
— Сейчас не очень. — Он посмотрел снизу вверх в ее глаза, болезненно улыбнулся. — Потому, что ты возле меня… — И сам смутился своих слов, уши его покраснели.
— Ты все шутишь…
— Шучу? Мне сейчас совсем не до шуток.
— И зачем тебе нужно было лезть в окно?
— Кто-то же должен был полезть. А потом бы и другие полезли за мной.
— Вот теперь занятия в техникуме пропустишь.
— Ну нет, все равно буду ходить!
— Каждый вечер туда и обратно три километра? Да тебе никто не разрешит. Я первая не разрешу тебе, — с шутливой строгостью сказала Любаша, притопнув ногой. — Вон кровь-то уже просочилась.
— Тогда поселюсь у вас, — шутливым тоном сказал Захар.
— А ведь верно, поселяйся у нас! — ухватилась Любаша за эту мысль. — Правда, у нас все еще живут Пригницын и Рогульник. Но папаша давно уже прогоняет их, а они такие настырные: не уходят — и все! Папаша силком бы вытурил их, но наш старый жилец, Ставорский, просил повременить, говорит, что скоро переселит их. А тебя папаша уважает. Говорит, что из тебя толк выйдет…