Первое житие святого Антония Падуанского, называемое также «Легенда Assidua»
Шрифт:
Связь с «Первым житием» Фомы Челанского
В некоторых пунктах Assidua подчеркивается ее родство с Vita prima Фомы Челанского (далее – 1Cel), но не менее важными представляются и расхождения обоих трактатов. В Assidua выявлены около ста заимствований из 1Cel, по большей части, вводные слова и словосочетания.
Из этого следует, в первую очередь, что автор Assidua хорошо знал сочинение Фомы и свободно вставлял выражения, копировал структуру фраз. Один период он полностью скопировал, хотя и ввел в него необходимые изменения (17, 1). Но ни в коем случае нельзя обвинять его в плагиате. Родство с последующими агиографическими трактатами (2Cel, Житие св. Клары) легко объясняется тем фактом, что ко времени
Намного более многочисленны и сложны фрагменты, где автор Assidua отказывается от подражания 1Cel. Он хорошо знал этот трактат, однако не чувствовал себя обязанным создать детальный портрет Антония, подобный скрупулезному и точному описанию брата Франциска, оставленному Фомой Челанским в 1Сel (п. 83). Аноним ограничивается упоминанием о болезненной тучности падуанского святого и о его слабом здоровье (11, 7), прославляет его героического пастырское самоотречение, а завершив повествование о благой кончине Антония, упоминает, что после смерти руки покойного стали белыми и гибкими (17, 16). Только спустя два столетия попытку составить словесный портрет Антония предпринял Сикко Полентоне! Не может быть, чтобы автор сам не знал или его информаторы не могли описать, как выглядел святой. Такое упущение не может не быть преднамеренным. Почему же аноним умолчал? Ведь после замечания о болезненной тучности святого мы, читатели, не ожидаем дальше встретить описание прекрасного Аполлона. Следовательно, анонимный автор не описывает внешность Антония вовсе не из-за того, чтобы не бросить тень на блистательный облик главного героя трактата. По-видимому, он считал внешние характеристики бессмысленными для труда, предназначенного для духовного воспитания читателя.
То же самое можно сказать о скрупулезном описании Фомой Челанским разных аспектов беспокойной жизни св. Франциска, случаев и историй, оттеняющих его темперамент, призвание, человеческую и евангельскую зрелость. Автор Assidua, в свою очередь, не чувствует себя обязанным следовать этому примеру и предложить «параллельное житие» брата Антония. Особенно удивляет отсутствие рассказа о чудесных событиях в жизни святого, в то время как страницы Фомы Челанского изобилуют сверхъестественными феноменами, перед которыми тускнеет даже собрание посмертных чудес Франциска. Assidua сообщает лишь об одном исцелении, совершенном Антонием при жизни, причем довольно скупо. Дух, агиографический идеал авторов двух легенд, без сомнения, различен, а в некоторых аспектах, можно сказать, и противоположен.
Но по какой причине францисканец, написавший Assidua, отказался включить в трактат единственный отрывок, в котором 1Cel говорит об Антонии (48)? Однажды, когда он проповедовал собратьям на капитуле в Провансе (год точно не известен, но Фома Челанский отмечает, что падуанский святой был полон сил и энергии), брат Мональд увидел Франциска, – тот также еще был жив, – парящего в воздухе, раскинувшего руки крестообразно и благословляющего братьев. Речь идет о двойном чуде, точнее, о двухчастном: билокация Франциска и видение благочестивого Мональда; однако сверхъестественное событие происходит во время проповеди Антония о Кресте Господнем. Отнюдь не случайное совпадение, речь Антония представляет собой центральный пункт повествования, готовит почву для явления, связанного и согласного с темой проповеди. Что заставило анонима пропустить столь важный фрагмент, в котором Франциск лично приходит подтвердить евангельскую подлинность слов своего «епископа» [18] ? Все, что могло бы иметь отношение к Франциску, в Assidua сокрыто непроницаемым молчанием.
18
О титуле «епископ», который Франциск употреблял по отношению к Антонию, ср. 2Cel 163, в: Anal. Franc. X, p. 225: «Et beato Antonio cum semel scriberet, sic poni fecit in principio littere: Fratri Antonio, episcopо meo» («Равно, когда писал блаженному Антонию, так начал письмо: Брату Антонию, моему епископу»).
В заключительной молитве (47, 4–6) автор призывает только Антония, называя его отец. Последователи Assidua, начиная с Юлиана Спирского, робко стараются восполнить этот пробел, вписать Антония в рамки Ордена, выделить его радость и славу в связи с прославлением Серафического Патриарха.
Можно сделать вывод: хотя 1Cel оказало значительное влияние на антонианскую «сагу», первый агиограф падуанского святого старался уберечься от соблазна перегрузить текст деталями, которые могли бы отвлечь читателя от истинного основания жизни монаха, от Христа.
Христианский смысл Assidua
Остановимся теперь на некоторых основных темах легенды, раскрывающих главные черты Антония, и поговорим о нравственном облике святого.
Агиограф представляет Антония решительным, мужественным, постоянным человеком, в любых жизненных ситуациях твердым, как алмаз. Различные преграды, возникающие на его пути, Антоний умеет преодолевать, не теряя присутствия духа. Самое трудное и непреодолимое препятствие – физическая немощь. С ней он впервые сталкивается в Марокко зимой 1220–21 гг., до этого, видимо, святой отличался крепким здоровьем. От автора жития мы узнаем, что Антония постигла тяжелая и продолжительная болезнь – не уточняется, какая именно. То есть три-четыре месяца проповедник был прикован к постели. Ему ничего не остается, как отправиться на родину, покинув столь желанную землю сарацин (6, 2), в надежде восстановить хотя бы телесное здоровье (6, 4). На Сицилии он немного окреп, и уже в конце мая мы встречаем его на генеральном капитуле в Ассизи, одиноким и молчаливым. Никто из провинциалов не берет его с собой лишь потому, что считают его ни на что не годным юношей.
В повествовании о плодотворной, но изнурительной миссии в Падуе в 1231 г. вновь встает вопрос о здоровье святого: был от природы человеком тучным и к тому же страдал от продолжительной болезни (11, 7). Тучность, «естественную», по мнению современников и спутников, автор расценивает как препятствие, с которым Антонию приходилось бороться, возможно, годами; о болезни не сообщается ничего определенного, кроме временных рамок – продолжительная. В целом Антоний был крепким человеком и, не желая лечиться, продолжал работать в прежнем ритме.
Последний приступ болезни, сведшей его в могилу, он встречает, сохранив ясность мысли, у него хватает душевных сил распоряжаться своей судьбой, а не полагаться на ход событий. Он невозмутим и остается главным действующим лицом повествования даже на пороге смерти, беспокоясь лишь о том, чтобы не доставить хлопот братьям.
Мы видим, как в суровейшей аскезе ковалась неодолимая стойкость святого. В юности его настойчивее, чем это обычно бывает, мучило плотское вожделение. Он не терял самообладания и, победив слабость человеческую (3, 2), противостоял похоти. О подвигах, достойных древних анахоретов, мы читаем в повествовании о том, как Антоний подвизался в скиту в Романье, когда порой по зову колокола, обессиленный умерщвлением плоти и постом, не мог самостоятельно вернуться в общину и братьям приходилось поддерживать его (7, 10). Однажды ночью, в Великий пост, он, задыхаясь, проявил удивительную храбрость: призвав имя Преславной Девы, осенил лоб знамением животворящего креста (12, 3), а потом с рыцарской отвагой открыл глаза и увидел бегство сатаны.
Стойкость он проявляет и в переутомлении, вызванном чрезмерной работой и рвением на ниве евангелизации. Он не позволяет себе расслабиться, как замечает агиограф; довольствуется скудной пищей; отдает себя без остатка, ведь им движет неукротимая ревность о душах. На страницах, повествующих о жизни подвижника в обители Пресвятой Богородицы, не появляется образ настоятеля, который, проявив заботу о сохранении здоровья собрата, попросил бы его умерить свой пыл и защитил бы от натиска толпы; это довольно странно и наводит на мысль, что гвардианом падуанского монастыря, возможно, был сам Антоний.
Страстная любовь к «блаженному уединению» была довольно распространена на заре харизматического движения кающихся из Ассизи. Бегство от царствующих в суетном мире и порабощающих человека лжи и расточительства, с целью наполнить свою жизнь бескомпромиссной искренностью и свободой, возрастать в дружбе с Богом, отказаться от «эго» – вот к чему стремится Антоний, разделяя идеал собратьев по Ордену.