Первомайские мальчики
Шрифт:
В то, что рухнули все надежды, Роман не мог поверить. Служба подошла к концу. Занятия на спортивных снарядах, различные тренировки сделали парня ещё сильнее, плечи раздались больше, грудь расширилась. Только нос оставался картошкой и мысль о том, что Алина нашла себе другого, хоть и редко, но прокрадывалась в голову, когда он смотрел на себя в зеркало. Она, эта самая зловредная мысль, не вызывала в нём чувства злобы или ненависти к кому-то. Он действительно любил всем сердцем Алину и хотел, чтобы ей было очень хорошо. Мечтал, чтобы она была с ним и был уверен, что сделает её счастливой, но если его нос картошкой помешал ей полюбить его больше всех, то чего же тут
И всё же не верилось, что Алина переменилась так неожиданно. Последнее письмо от неё было как всегда тёплое, немного смешное, когда писала о школе, и любящее, очень любящее его, с его носом картошкой. Не могла же она ни с того ни с сего измениться. В письме говорилось и о притязаниях школьного товарища, но было ясно, что ему не на что было расcчитывать. Нет, что-то произошло, и это ужасно, что Романа не было рядом. Теперь он снова и снова вспоминал эти прощальные слова Алины «Я чего-то боюсь». Неужели что-то предчувствовала? Что?
Роман вошёл в квартиру, поставил вещмешок в угол прихожей, обнялся с родителями и Катькой, и сразу заявил, что идёт к Алине.
– Погоди, – остановил его Николай Иванович, – не пори горячку. Алины дома нет. Зайди в комнату, садись и слушай. А лучше умойся с дороги. Поговорим. Разговор будет долгим.
Пока Ирина Владимировна накрывала на стол закуски, Николай Иванович доставал водку, вино и рюмки, Катя уселась с братом на диван и начала рассказывать:
– Сразу после твоего отъезда, когда ты перестал нас встречать у школы, за Алиной начали стрелять ухажёры. То один подкатывается после уроков, то другой. Мой Олег нас часто сопровождал, так что мы в основном успешно отбивались. Но однажды, как я потом слышала, мальчишки поспорили насчёт Алины, кто сумеет её соблазнить. Понимаешь, поспорили на деньги. Сама я точно не знаю, но девчонки между собой разговаривали, будто Арнольд за большие деньги согласился доказать, что сумеет ею овладеть.
– Это большой рыжий что ли?
– Да. В тот день ещё утром в первую перемену он подошёл к Алине и попросил остаться после последнего урока на пару минут поговорить. Естественно, я тоже осталась, попросив Олега подождать во дворе. Это была география. Наша учительница, уходя, попросила нас закрыть дверь и ключ сдать на вахту. Мы так и хотели сделать. Из класса все кроме Арнольда, Алины и меня вышли, когда вдруг вбегает парень из параллельного класса и говорит, что Олега бьют во дворе. Я выбежала, а Арнольд сразу дверь на ключ и начал приставать к Алине.
В этом месте рассказа Роман схватился за голову и проговорил:
– Ведь я же предупреждал Алину. Зачем было стричь волосы и делать причёску? Кто устоит против такой красоты?
Катя положила руку на плечо брата и продолжала рассказ:
– Алина потом всё подробно мне изложила, но в суде этому не верят.
– В каком суде? – удивился Роман.
– Да, в суде. Алину арестовали за убийство. И она этого не отрицает.
– Как же так? – Роман сжал виски ладонями. – Она не могла сама убить.
– Конечно, не могла. Я это не хуже тебя понимаю, – согласилась Катя. – Но факт остаётся фактом. Когда Арнольд обхватил Алину, как она рассказала, и начал срывать с неё одежду, она с трудом вырвала одну руку и вцепившись в волосы, потянула голову назад. Тогда Арнольд выхватил из-за сапога финку, говоря, что если она не будет его, то не будет ни чьей, но при этом освободил Алину. А она, как это ни покажется странным, отпустила волосы этого подлеца
В это время Николай Иванович громко сказал: «Н-да!» и пригласил за стол:
– Садимся. Выпьем по рюмашке за приезд и надо серьёзно потолковать. Сейчас к нам придут Пётр Сергеевич и Антонина Семёновна. Всё обсудим. Завтра суд. Будем бороться за Алину.
Судебный процесс для судьи, прокурора и защитника проходил как тысячи других, но был единственным и неповторимым для Алины и тех, кто её любил, кто верил в её невиновность. Хирург, делающий по несколько операций за день, может не обратить внимания на ту или иную жалобу больного, упустив при этом главную. Для него это рутинный поток, в котором отдельный всплеск может показаться случайным. Для больного, которому впервые в жизни делают операцию, каждая деталь кажется особенно важной, каждая запоминается на всю жизнь, как нечто уникальное.
Новое в судебном процессе было то, что проходил он с участием присяжных заседателей, что было введено в практику совсем недавно, а потому не всем ещё было понятно, как к этому относиться.
В десять часов утра зал был полон. Алина вошла в сопровождении конвоира, ни на кого не глядя. Отвечая на вопросы судьи, вставала, но не поднимала головы. Ей никого не хотелось видеть. Когда женщина судья спросила, признаёт ли подсудимая себя виновной, Алина ответила:
– Да, признаю. Убила бы любого на его месте.
Сидевший рядом адвокат закачал головой. Видимо его подзащитная говорила не то, что он ей советовал. Положение его осложнялось, но он не подавал виду.
Выступление прокурора для многих, знавших хорошо Алину, оказалось громом с ясного неба. По его словам, которые прокурор обещал подтвердить свидетельскими показаниями, получалось, что школьница выпускного класса давно заигрывала с мальчиками с целью выманивания у них денег, для чего пригласила и Арнольда, у которого денег не оказалось, и тогда в гневе она решилась на убийство, для чего использовала нож, что носила с собой в сумке. Проблема, по мнению прокурора, состоит лишь в том, что свидетелей самого убийства нет, но есть свидетели, с которыми подсудимая поступала аналогичным образом и добивалась желаемого.
К изумлению сидевших в зале школьных учителей, завуча и одноклассников Алины, один за другим к трибуне свидетелей вышли три парня, утверждавших, что Алина запиралась с ними в классе, предоставляла им любовные утехи и получала за это деньги. Слушая их, Алина молчала, словно набрав в рот воды, и не поднимала голову.
Затем начался допрос подсудимой. Если бы не угрюмый вид Алины и то, что она, отвечая на вопросы, ни на кого не смотрела, упираясь взглядом в пол, девушка казалась бы прекрасной. Скромная наглухо застёгнутая кофточка тёмно-серого цвета не могла спрятать красоты очертаний фигуры. Волосы в этот раз не были рассыпаны по плечам. Девичья головка была острижена под мальчика, но это сделало лицо более открытым и слегка вытянутым, что добавляло трагичность всему облику страдающего человека.