Первопричина: Лагерь смерти
Шрифт:
Даже в такое страшное время, можно найти светлые моменты. Даже сейчас, когда идёт война, мы можем л… Рано. Рано делать какие-то выводы. Любовь… Это громко сказано, надо подождать.
— Всё, отпусти меня, — прилагая немыслимые усилия отстраняюсь. — Отдыхай давай. Пойду с дедом поговорю. Маришка, за мной.
— Но я…
— За мной я сказала, — схватив её за руку встаю и вытаскиваю Маришку из комнаты.
На кухне отталкиваю, грожу пальцем и ставлю на плиту чайник. Пытаюсь хмуриться, но вместо этого улыбаюсь. На что Маришка подпирает руками голову и вопросительно смотрит на меня.
— Ну?
— Сейчас. Этот разговор, всё равно должен был состояться. Так что сиди и внимай мне.
— Надо же, ты говоришь как наш профессор, а не как деревня…
— Маришка, заткнись. Заткнись и слушай. Мы в очень сложной ситуации и дабы в дальнейшем у нас не было трудностей и скандалов, предлагаю решить всё здесь и сейчас. Согласна?
— Да, — хмурясь кивает Маришка. — Но… Откуда я знаю что разговор пойдёт про Влада? Ладно… Начинай.
Три часа спустя. Влад.
Сидим на кухне. Подозрительно весёлые Маришка с Белкой, задумчивый профессор и наша новая подруга. Черноволосая, синеглазая обладательница более чем пышных форм или же Серафима, то есть Серафина. И вот она… Она, несмотря на тишину — прислушивается. Еле заметно утвердительно кивает, улыбается… При этом вздрагивает от каждого шороха, ощупывает свои лицо и руки и смотрит на меня, даже когда не смотрит.
И тут, в этом безумном, полном двинутых мире, догадки строить такое себе занятие. Она слышит мысли. Наши, то есть мои, Маришки и Белки. Что я уже проверил и убедился. Стоит мне подумать что она красивая, как Серафима мило улыбаясь опускает глаза. На оценку груди — краснеет. И тут… И тут я сам не понимаю с какого перепуга я её оцениваю. Девушка, то есть женщина через многое прошла, а я… Я не знаю.
— Серафина, вы чаёк-то пейте, — наконец начинает Ломакин. — И с девочками нашими пообщайтесь. Как никак не чужие теперь. А мы с Николаем, дабы вас не смущать, покурить сходим. Молодой человек, за мной.
— Ага…
Пока девушки начинают знакомство, выходим в коридор. Смотрю на Ломакина и сразу понимаю — старый что-то задумал. И это что-то…
— Профессор, рассказывайте.
— Боюсь, молодой человек, вы меня не поймёте, — протягивая мне сигарету качает головой профессор. — И я, тоже… Снова ощущаю себя душевнобольным и в других обстоятельствах я бы сам себя сдал в дурдом. Но, учитывая то, что я уже видел… Да и потом, знакомый психиатр говорил мне, что его пациенты, больными себя не считают. По его мнению если человек считает себя психом и подозревает в расстройствах, то он здоров. Вот я, например… Я уже не подозреваю, я уверен что двинулся. А значит, моё психическое здоровье ещё на уровне.
— Да кто бы сомневался? — прикурив и не скрывая скепсиса спрашиваю. — Но профессор, вы отвлеклись.
— Да. Точно. Извините. Так вот… Кажется, я раскрыл механизм превращения людей в сверхлюдей.
— Сыворотка правды, та дрянь и электричество? Так вроде…
— Нет-нет, — мотает головой Ломакин. — То есть не совсем. Перечисленное вами, всего лишь части головоломки. Ключом ко всему, являетесь… Вы, Николай. Да, я сам удивлён. Но так и есть.
— Оу…
— Подождите, — поднимает руки профессор. — Выслушайте. Когда мы нашли Серафиму, вы смотрели на неё так, как смотрите на Катеньку и Светочку. Вы что-то в ней увидели. Что?
— Она светилась. А как это…
— Вот! Светилась. Но это не всё. Её как и вас, Николай, подвергли пыткам. Возможно даже более страшным. И я, когда перенёс вас в наше убежище, смог кое-что увидеть. Нечто невероятное. Двое суток, вы вчетвером, только и делали что умирали. Лекарства не помогали, сделать что-нибудь я к сожалению не мог. Повреждения Серафины, были очень сильны. С неё не только содрали кожу, но и… Мне неприятно говорить об этом, но ей буквально вырвали репродуктивные органы. Да… Она не могла выжить. Ей оставалось несколько минут. Но вы, Николай… Вот сейчас обратитесь в слух и ловите каждое моё слово. Вы спасли её. Вы, отдавали ей… Энергию.
— Как?
— Я не знаю, — разводит руками профессор. — То есть не знал. Но, по счастливой случайности, я смог это подтвердить. Тут всё дело в «Первопричине» маленький осколок этого вещества завалявшийся у меня в кармане, неожиданно начал вибрировать. Сбегав в хранилище за этой пакостью и расставив кристаллы на полу, я смог отследить… Кристаллы своим свечением показали что от вас к девушкам идут линии энергии. Вы, Николай, питаете их. Особенно сильно — Серафиму. Вы, возможно, неосознанно делали всё чтобы она выжила. И вы это сделали. Понимаете, она должна была умереть. Да что там, она уже была мертва, просто напичканный препаратами организм не понимал этого. Но вы… Николай, вы ключ к созданию сверхлюдей. Да-да, именно вы.
— Вот даже как… А…
— Да! — расхаживая передо мной восклицает Ломакин. — Это поразительно, но это есть. Без вас, молодой человек, ничего бы не получилось. Сколько бы сыворотки и прочей гадости Марта не вливала в них, ничего не получилось бы. Но вы… Николай, вы понимаете что это значит?
— Мне хана?
— Да. Но это зависит от того в чьи руки вы попадёте. Если к фашистам, то действительно хана. А если мы уйдём к нашим…
— Сомневаюсь…
— Я тоже, Николай, я тоже! — кричит Ломакин. — Но там, в Союзе, у нас будут шансы. А здесь их увы нет. Придёт время, нас найдут и хорошо если убьют… А если нет? Сдаваться вы не станете, вы вступите в бой и раскроете себя. И что потом? А я скажу. Нас захватят и будут изучать. Изучать серьёзно, основательно, и я вам скажу что есть звери пострашнее Марты. Не забывайте, мы для них нелюди.
— А в союзе всё будет по-другому? Там мы станем людьми? Вы посмотрите на меня? У вас гарантии что нас не препарируют есть?
— Моё слово, — опускает голову профессор. — Нам некуда бежать, нам некуда идти, негде прятаться. Мы… у меня много друзей, единомышленников. Они помогут. Я не верю, что наши будут вскрывать нас.
— А я верю.
— Николай, послушайте, — подняв руки говорит Ломакин. — Мы не выживем. И до Австралии не добежим. Пожалейте девушек. У нас есть шанс. Союз в бедственном положении и такими как вы разбрасываться не станет. А ситуация… Если оборону продавят, если фашисты перейдут Урал… Вы видели что творится в этом лагере. А таких лагерей сотни. Мы сможем помочь, нас примут, нам самим помогут. Если мы ничего не сделаем, то все жизни которые отнимут эти твари будут на нашей совести. Вы всё видели, вы на себе прочувствовали. Там обычные люди. Неужели вам не жаль их? Там женщины, дети, невинные… Николай…