Первостепь
Шрифт:
Расправившись с убитой птицей, Рыжегривый обратно прилёг отдохнуть. Повалялся, полизал снег, чтобы уменьшить жажду. Затёкшие от безделья мускулы покалывали в боках, и лев поднялся на лапы. Принюхался и направился в сторону гор. Если тамошние переростки уже ищут его, он им поможет сыскаться.
Неожиданно ему попался одинокий след двуногого в зимней коже. Двуногий шёл как раз туда, куда направлялся и лев, двуногий как будто проверял границу львиных владений – и лев недоумевал: на кого здесь охотится двуногий в одиночку? на зайцев? Он тщательно исследовал слабый запах, идущий от следа, и память подсказала льву, что с этим двуногим ему уже доводилось встречаться. Он не смог сдержать злобного рыка, он предупредил хозяина следа, что кости спасших того гиен уже истлели и теперь, быть может, черёд
Лев взял след. Он не решил ещё, будет ли он охотиться, но он желал ясности. Этот двуногий озадачил его во второй раз.
Двуногий вышел на след другого зверя. Такого зверя Рыжегривый не знал, не приходилось сталкиваться с подобной мелюзгой, запах выдавал собрата гиен, только ещё более вонючего. Двуногий шёл по следу вонючки, не собирался ли он отнимать у той падаль? Если б лев умел смеяться, Рыжегривый бы расхохотался. Но львы смеются по-своему. Не выдают своего смеха окружающим, не выпячивают, а держат в себе. Однако от этого смех льва ничуть не менее презрителен. Лев смеялся в душе.
Свежий след сайги остановил хищника. Сочный запах щекотал ноздри, у льва потекли слюнки, а шершавый язык стал облизывать нёбо. Но на белой равнине в одиночку быстроногую сайгу не настичь, как бы вкусно та ни пахла. Однако след добычи заставил льва засомневаться. Он уже не понимал, зачем ему нужен двуногий вместе с вонючкой? Ему хотелось теперь разыскать своих львиц и отведать нормальной еды, потому что желудок его заскулил. Рыжегривый заметил далеко впереди серый силуэт единорога, но это тоже было совсем не то. Лев не нападает на единорога, разве что на детёныша. Он опустил морду и пошёл дальше по скучному следу. Но след вдруг раздвоился.
Вонючка резко свернула вбок, и двигал ею не испуг. Она что-то почуяла интересное. Рыжегривый внимательно изучил свернувший след, принюхиваясь в том направлении. Он не ошибся. Стервятник нетерпеливо кружил как раз там, куда направлялась вонючка, и лев тут же забыл о двуногом. Он пошёл теперь по новому следу, постоянно останавливаясь и принюхиваясь в ожидании. Вонючка вела его как раз к двуногим, к их стоячим норам из шкур и костей, лев обратно засомневался. Не позарилась ли вонючка на отбросы двуногих, как и стервятник? Он уже готов был свернуть, когда порыв ветра донёс желанный запах львиц. Значит, всё же он правильно шёл. Он перестал останавливаться и ускорил шаги.
Огромный мамонт стоял на коленях, львицы окружили того кольцом. Прыткая умудрилась вскочить на спину гиганта и пыталась теперь прокусить его толстую шкуру. Мамонт не отбивался, не пробовал встать, только вяло мотал головой со страшными бивнями. Другая львица вцепилась в копчик, ещё одна наскакивала на гороподобный бок. Остальные, должно быть, ждали Рыжегривого, и он сразу же показал им, как надо действовать.
Он наскочил спереди и впился в ухо. Мамонт крутанул головой, и лев отскочил с куском шерстистого уха в зубах. Кровь потекла по шее гиганта, опьяняя ноздри львов. Львицы стали по очереди подскакивать к разодранному уху, и вскоре на его месте осталось голое мясо. Прыткая сверху вонзила когти в кровавую рану, Рыжегривый всем своим весом навалился сбоку, пытаясь опрокинуть жертву. Мамонт медленно повернул голову в последний раз, кинул оплывший прощальный взгляд и поддался напору льва. Рухнул, едва не придавив Прыткую, которая всё же успела спрыгнуть. Но теперь все львицы взобрались на мамонта, пытались вскрыть шкуру, Прыткая вцепилась в хобот. А Рыжегривый получил свой положенный трофей. Он заживо поедал поднявшийся детородный орган гиганта, сила огромного мамонта переходила к нему. Теперь мясо не будет жёстким. И уже только после этого лев вскрыл живот жертвы у основания задних ног и выпустил душу.
Вонючая росомаха присоединилась к тризне. Упоённый нахлынувшей силой, Рыжегривый даже её не заметил. Он по плечи вполз в живот мамонта и лакал тёплую кровь.
Только Белый Стервятник не решался спуститься. Что ж, пускай ждёт своей очереди. Дождётся когда-нибудь. Мяса всем хватит.
****
Его надоумила Большая Бобриха. Что-то она неравнодушна к Пёстрому Фазану. Стала рассказывать, как тот любит свою дочь, потому что одна она у него осталась, так любит, что если вдруг что с его дочкой случится, Пёстрый Фазан дальше не сможет
Большая Бобриха всё ещё что-то там тараторит, но Еохор давно уже её не слушает. Она своё дело сделала. Она его надоумила, а теперь пускай болтает хоть до упаду, пока язык не устанет плести. Еохор взял с собой камень, Пестряка, и вышел из чума. Он только не решил точно, куда направится. Наверное, к Бурому Лису. Или как выпадет.
Жилище шамана стоит на отшибе, до стойбища надо немного пройти, шаман не спеша идёт по снежной целине и глядит в небо, вправо от себя. Там заметил стервятника. Это Белый Стервятник, этот должен знать новости, у шамана ведь с ним уговор.
Шаман останавливается, разворачивается лицом к полудню, и теперь оба глаза настойчиво вперил в стервятника. Стал вдруг покачивать головой, потом весь задрожал, будто ветер его расшатывает, будто весь он парит на воздушных потоках, будто сам он – стервятник. Но «будто» вдруг разом исчезло. Теперь и вправду шаман видит всю белую степь с высоты. Красиво как, аж дух захватывает и в ушах свистит. Но вот и Режущий Бивень идёт, тот, кто нужен. Маленький сверху какой, букашка, однако тоже наверх поглядел, что-то себе на уме у букашки, свою игру ведёт Режущий Бивень, свою собственную. К полудню движется. А дальше, сзади за ним, по его следу идёт тот самый лев. Рыжегривый. Не Режущий Бивень выслеживает льва, а совсем наоборот – лев следит за Режущим Бивнем. Очень шаман удивлён, так сильно, что не выдерживает своего удивления и – отпустил стервятника. Помутнело в глазах, зарябило, а потом снег появился, много свежего снега вокруг людского стойбища, и по этому снегу надо шаману идти к Бурому Лису, чтоб показать Пестряка, но… Но теперь много нового знает шаман. И это новое ему нужно обдумать. Режущий Бивень всё-таки вышел на льва, всё же решился, но так смешно вышел, что не он идёт по следу льва, а, наоборот, это лев взял след Режущего Бивня и теперь тропит, дабы докончить начатое. Лев довершит недоделанное и тем самым покажет шаману, какой тот глупец. Шаману даже не смешно. У него опять защемило в груди. Если так Режущий Бивень будет охотиться, тогда и вовсе уже не вернётся с такой охоты. Похоже, это – обманка, похоже, духи решили проверить шамана, подсунули ему ложный след, а он так запросто заглотил, как рыба крючок. И что же теперь делать ему, как найти нужное, нужного человека, нужных людей?
Шаман вошёл в стойбище и сразу окунулся в гам. Дети играют со снегом. Детям весело. Шаман ищет взглядом Макового Лепестка. Она тоже тут. Катит снежный комок. Совсем разрумянилась. Шаман даже остановился, так он залюбовался на девочку. Красавицей вырастет, нет ни малейших сомнений, ох, будет красавица – вдруг шаман поймал себя на мысли, что он думает об этой девочке уже как о женщине, как о выросшей, но ведь скоро случится нечто, что вырасти не позволит, никому не позволит, кроме нескольких избранных или вообще одного. Или одной. Получается, он волей-неволей подумал об этой девочке как об избранной. И что это – знак? Или ещё одна его ошибка, как с Режущим Бивнем? Неужто совсем уже он одряхлел? Неужто даже на догадку не способен? Неужто утратил шаманский дар?
Покуда шаман задумался о себе, девочка Маковый Лепесток вдруг сама к нему подбежала:
– Чего шаман ищет среди детей? Хочет снежки покатать?
Бойкая девочка, смелая. Кто ещё так посмеет спросить? Взрослый не всякий посмеет. А эта как взрослая. Как будто уже что-то знает, догадывается. Шаман с интересом глядит ей в глаза – большие глаза, голубые, – но засмущалась-таки, потупила взор. А шаман вовсе забыл уже про Бурого Лиса, шаман вдруг достаёт из-за пазухи камень, того самого Пестряка: