Первостепь

Падаманс Геннадий

Режущий Бивень колеблется. Может быть, ему следует подойти поближе, подползти по снегу и потом выстрелить из своей луки в детёныша, но затея опасная. Чтобы попасть в детёныша, ему придётся подняться, а тогда единорожиха сможет его распознать, и он вряд ли успеет добежать до оврага.

Он всё же хочет рискнуть. Пригибаясь, подходит поближе, но духи явно против него. Ни с того ни с сего меняется ветер. Режущий Бивень успевает почувствовать перемену, останавливается – и тут же единорожиха вскидывает свою рогатую морду и тревожно принюхивается. Человек обнаружен.

Режущий Бивень застыл без движения. Если зверина бросится в нападение, возможно, он успеет вернуться в спасительный овраг. Или останется неподвижным – и единорожиха, может быть, не добежит до него, развернётся.

Он не знает, как быть, ждёт движения зверя, чтобы поймать его настроение и тогда уже действовать самому. Единорожиха, подумав, разворачивается и пускается наутёк вместе с детёнышем, испугалась всё же охотника, он может кинуться в погоню – но ведь это ловушка. Единорожиха, заметив преследование, обязательно повернёт на врага – и кто тогда отвлечёт её внимание? Для подобной охоты необходимы хотя бы двое, в одиночку никак нельзя. Но Режущий Бивень не огорчается. Возможно, духи против того, чтобы он примешивал в свою охоту детёныша единорога… Если вообще им есть до него дело.

Ветер совсем утих. Утомился за день. Режущий Бивень тоже как будто устал. Он расчищает под собой снег и присаживается, чтобы немного перекусить.

Вместе с едой набегают раздумья. Он решил идти вдоль границ львиной земли, чтобы встретить Рыжегривого во время обхода, но зимой лев не часто обходит свою территорию, потому, может быть, идти придётся так долго, что Режущий Бивень не вытерпит. Возможно, лучше ему двигаться к предгорным холмам и с их высоты искать льва. Наверное, он так и сделает.

Стервятник всё ещё держится на своём посту. Упорная птица. Как ей не холодно? Режущий Бивень даже сочувствует падальщику, а вот тот ему не посочувствует, не укажет, куда идти. Тот сам не знает. От него ждёт указки. Сегодня уже не дождётся.

Короткий день угасает, с восхода медленно катятся сумерки. Стало темнеть, и отчётливо задул ветер. В спину охотнику. Сила гонит его. Сумерки – равновесие мира, и если вдруг дует ветер, тот, явно, – сила. С ним сила. За ним.

Режущий Бивень прибавляет шагу. Ветер как будто крепчает. Гонит его. Свистит в ушах. Хороший знак. Добрый знак. Сила с ним. Он убьёт рыжего льва. Он уже знает: убьёт. Он уверился.

Сила многое значит. Очень многое. Всё. Ведь все звери равны, как и люди, все одинаковы в равновесии, но один раз лев ловко настигает лошадь, а в другой раз лошадь спокойно уходит ото льва. Потому что так распределилась сила. У каждого своя сила, часть общей, она светит ему, как общая сила, солнце, светит всем. У силы каждого есть свои светлые места и есть обширные участки тени, где перехлёстывают силы других. Если лев сидит в засаде на своём светлом месте, а лошади пришлось пересекать тень – тогда лев, конечно, настигнет её. Если же лев выскочил из тёмного места, а лошадь, наоборот, находится под покровительством силы – тщетными будут любые потуги льва. Ничего не добьётся. Обессилит – и всё. Режущий Бивень – охотник. Его это тоже касается. В первую очередь. Его тело должно безошибочно определять места своей силы. Чтоб не действовать зря. Как действуют те же львы. Раз нападают, другой раз и третий – всё тщетно. Пока, наконец, не найдут своё светлое место. А он должен сразу найти, с первого раза. И ещё он должен уметь определять места слабости тех, на кого он охотится. Место слабости льва должно быть рядом с его, Режущего Бивня, местом силы, как раз на расстоянии броска. Тогда он и сделает этот бросок. Безупречный бросок. И попадёт точно в цель. Потому что с ним Сила. С ним, не со львом.

Так всегда раньше охотились люди. Рассуждали о Силе, слушались шамана. Тот им указывал, куда идти, где искать, как действовать. И, Режущий Бивень должен это признать, получалась-таки охота. Люди выслеживали и добывали всех, кого надо. Только очень всё это сложно. Очень трудно. Мудрёно. Все эти места – силы, слабости – шаман их может, наверное, сразу определить, а простой охотник в решающий момент вообще забывает. Потому как это очень большие кажимости. Иногда вдруг покажется что-то и даже дрожь по телу пробежит, тогда действительно чувствуешь, что нашёл нужное место. Но редко такое случается. Весьма редко. Чаще просто

охотишься. И вот теперь… Теперь у Режущего Бивня есть Лука и, может быть, она заменит ему место Силы, она станет его вещью Силы, она… человек, наконец, придумал себе нечто новое, то, что позволит ему облегчить своё дело. Теперь вот, возможно, не нужно будет больше гадать, на каком ты устроился месте, какова твоя позиция. Лука заменит и то, и другое. Лука станет и Местом, и Позицией. Как у лесняков. Лука – оружие Силы. Чтоб нападать с любого места и ни о чём не гадать, не тревожиться, не ждать подсказок от шамана. Режущий Бивень даст своим людям такое оружие. Скоро даст. Как только испробует его на льве. Как только поразит льва. Со всякого места поразит. И с сильного, и со слабого. Он верит, что поразит. Так скоро будет.

Ветер стихает. Так же внезапно, как начался. Сила опала. Возможно, с ним не согласна. Возможно, обиделась. Ну пусть. Он всё равно попробует по-своему. Сделает, как надо. Как ему надо. Сделает дело. Так будет.

Но, наверное, не сегодня. Сегодня он прошёл свой путь. Охотник садится на краю оврага и долго вслушивается. Сумерки – пора львов. Рыжегривый в это время всегда подаёт голос. Но сейчас степь молчит.

Охотник встаёт во весь рост и, сложив ладони у рта, издаёт львиный рык. Не очень громко, но ежели Рыжегривый где-нибудь невдалеке, то услышит вызов соперника, бросит свои дела и отзовётся.

Однако никто не отзывается. Львов поблизости нет. Он так и знал. Сила уже указала. Режущий Бивень спускается в овраг, чтобы успеть до полной темноты наломать вербных веток для ночного укрытия и разжечь костерок.

****

Рыжегривый спал всю ночь, покуда сыпал снег. Львам не нравится снег, наверное, поэтому их вожаку снились дурные тревожные сны, и проснулся он в скверном настроении.

Его разбудил пролёт серой совы. Сова летит тихо, но у льва чуткие уши, почти такие же чуткие, как спрятанные по обе стороны глаз уши пролетевшей над ним совы. Серая птица упала в снег, пискнула схваченная полёвка, и птица тут же стала подниматься с добычей в лапе. Если бы Рыжегривый молниеносно выскочил из-под своего куста, сова сама оказалась бы пойманной, но ведь лев не ловит сов. Серьёзный лев, а не шаловливый львёнок.

Ничего не хотелось делать серьёзному льву. Солнце уже поднялось над горизонтом и теперь пряталось в серой пелене утренней полудрёмы, такой же ленивой, как и у льва.

Но ленивая полудрёма длилась недолго. Внезапно воздух наполнился бешеным клёкотом. Два орла сражались за небо над головой Рыжегривого. Старый орёл защищал свою территорию, молодой налётчик требовал передела. Молодой коготь вонзился в старую голову, проткнул одряхлевший череп, вошёл в мозг. И старый орёл начал падать, кружась. А молодой продолжал налетать и в упоении первой победы вырывал ненужные перья. Ненужные уже никому.

Рыжегривый поднялся. Небо послало орла ему на завтрак, он не собирался отказываться от этого дара. Когда-то он сам победил старого льва точно так же, но кем был он теперь: всё ещё молодым?.. Молодым, – говорило могучее тело, горделивой походкой лев настиг падавшего орла в момент соприкосновения с землёй. Тот не успел ещё умереть, и Рыжегривый оказал ему честь. Старый орёл погиб в когтях льва.

Орлиное мясо не самое вкусное. Жёсткое. Непривычное. И не так уж и много его. Перья, перья. Рыжегривый не собирался летать, его раздражало обилие перьев. Или он вспомнил, что в эту пору, так же само, как прилетают со всех сторон молодые орлы, выходят в степь новые львы. И тоже требуют передела. Заявляют, что всё здесь отпущено им. Именно им. Рыжегривый изгнал на днях двух львов-подростков из своей стаи. Они двинулись к горам вдоль реки. Но им навстречу из загорной стаи, наверное, точно так же изгнали своих переростков. Рано или поздно они появятся тут, захотят потягаться с законным хозяином. Кожа вздувалась буграми в предплечьях гордого льва от одной только мысли о наглецах. Он отрывал морду от тушки орла и свирепо оглядывал заснеженную равнину, прислушивался к её звукам. Его тревога оказывалась преждевременной, и он снова ворошил орлиные перья.