Первый детский симфонический (повесть о казанской жизни 70-х)
Шрифт:
Всю радость сердца я в него вложил!»
По преданию, после исполнения марша в присутствии Клима Ворошилова, нарком обороны, «первый красный офицер», вручил Салиху Сайдашеву свои золотые часы, настолько был впечатлён этим произведением. Со временем, «Марш Красной Армии» стал именоваться просто «Маршем Сайдашева», превратившись в главный марш республики. Для Татарстана он — то же самое, что и марш «Прощание славянки» Василия Агапкина для России. Марш Сайдашева всегда звучит на торжественных мероприятиях, под его исполнение отправляется и прибывает фирменный поезд «Татарстан» сообщением Казань — Москва. Да и просто это замечательное музыкальное произведение.
С «Маршем Сайдашева» в нашей семье связаны личные воспоминания. Когда мои родители расписывались в ЗАГСе, что находился тогда на пересечении улиц Чернышевского и бывшей Ленина (ныне Кремлёвской), «церемониймейстер» бракосочетаний, как обычно, включал брачующимся парам музыку. Русским — «Свадебный марш» Мендельсона, татарским — «Марш Сайдашева» (определялось это по фамилиям, а не по национальностям вступающих в брак). Глянув на фамилию свежеиспеченной семейной четы моих будущих родителей, он врубил «Марш Сайдашева»! Молодые немного смутились, думая, что и поздравления будут на татарском, который моя мама не понимала совсем. Однако процесс официальной регистрации брака прошел на русском, лишь фоном продолжал звучать Сайдашев.
Ни одна замужняя женщина никогда в жизни не забывает тот абсолютный позитив, ощущение полного счастья и безграничной радости, которые молодой взволнованной невестой с колотящимся сердцем однажды почувствовала в ЗАГСе. Белое платье, фата, свадебные кольца, цветы — всё это неотъемлемые составляющие всеобщего женского «народного» культа. Чувства неописуемого восторга и сладостного волнения навсегда остаются в человеке на каком-то физиологическом, я б сказал, биохимическом уровне. И как однажды, смущенно улыбнувшись, поведала мне мама, «ты тогда уже всё чувствовал». Может быть поэтому через ее кровь я и впитал ту особую любовь к «Маршу Сайдашева»?
Но тогда, за сценой актового зала, я, замерев, не сводил завороженного взгляда с оркестра и его руководителя. Это была Музыка! Особенно мне нравилась средняя часть марша — «трио», в которой медно-духовые, ведущие тему, чередовались с деревянно-духовыми, дававшими ее разработку, под чеканный ритм ударных инструментов.
Всё! Всё... Хор «Улыбка» мгновенно прекратил для меня своё земное существование. Но как, каким образом можно попасть в этот оркестр? Где и на чем нужно срочно начинать учиться играть, чтоб сделать это возможным? В тот момент я понятия об этом не имел.
Шел 1975 год. Год тридцатилетнего юбилея великой Победы. Год начала звездного восхождения Аллы Пугачевой. Год, начавшийся с веселого смеха, благодаря новогодней премьере комедии «Ирония судьбы или с легким паром!» Эльдара Рязанова. Именно с того памятного года новогодние торжества, помимо шампанского и салата «оливье», у меня неразрывно связаны с «пьяным» голосом актера Андрея Мягкова: «Я вам щас всё объясню!».
На день моего тринадцатилетия друзья родителей тетя Нина и дядя Доля Тульчинские подарили комплект из двух пластинок с музыкой балета Чайковского «Щелкунчик». У-у! Вскоре я почти ничего больше не слушал кроме него, представляя, как звучали бы в исполнении оркестра Макухо «Вальс цветов» или «Адажио».
Хорошо продвигались дела на футбольной «ниве». Киевское «Динамо» с нашим земляком Виктором Колотовым впервые в истории советского футбола взяло Кубок кубков и Суперкубок УЕФА. Потому и Казань была сопричастна к этому знаменательному успеху — мы в этом не сомневались! С того момента я стал еще и страстным болельщиком киевлян в высшей лиге. К слову, мне сейчас порой не верится, что я болел за украинскую команду, как за родную.
А любимый «Рубинчик», кисловато стартовав, потом всё же закрепился в середине турнирной таблицы первой лиги, что, для начала, было совсем неплохо. Первенствовавшая годом раньше во второй лиге киргизская «Алга», кстати, в том же году вылетела из первой лиги обратно во вторую.
На два первых домашних матча того сезона мы с папой ходили. Билетов было не достать, стадион — битком, даже в проходах на бетонных ступеньках сидели. Сперва «Рубин» дёрнул со счётом 2:1 алма-атинский «Кайрат», только что вылетевший из высшей лиги, а через несколько дней ту же «Алгу» — 1:0. И если два гола «Кайрату» наши забили в начале матча (оба — Байгузов), а потом героически отбивались, изо всех сил «засушивая» игру (как это созвучно нынешней тактике «Рубина» в важных матчах!), то «Алгу» наоборот «душили» весь матч. Но забить никак не получалось. И только за семь минут до конца игры Геннадий Климанов, к великой радости казанских болельщиков, головой забил победный гол — ох, и наорался я тогда!
В начале июня мы, троица неразлучных друзей, прощались, разъезжаясь на летние каникулы. Я отбывал на всё лето к бабушке в Пятигорск, Форин — на дачу к тёте Земфире в Матюшино, а Валерка — в пионерский лагерь под Казанью. Поймав по «крабу», мы похлопали друг друга по лопаткам: «Ну, до встречи!»
Но, как оказалось, я видел своего друга Валеру Денисова в последний раз...
* * *
Уф... Как долго пришлось настраиваться, прежде чем продолжить своё повествование. Так не хочется вновь погружаться в негатив, так не хочется бередить детскую душевную рану...
Всё произошло как-то обескураживающе буднично и до слёз примитивно... Валера играл в пионерлагере в футбол, наступил на ржавый гвоздь, еще и ногу ударил. Никому ничего не сказал, рану не обработал. Через день нога распухла. Медсестра лагеря, бегло осмотрев ногу поставила «диагноз»: ничего страшного, растяжение, перевяжите — пройдет. В результате, было упущено драгоценное и, в прямом смысле, жизненно важное время. Дотянули, гады, пока не поднялась температура, а по ноге не стала растекаться зловещая одутловатая краснота — сепсис, заражение крови. Срочно в реанимацию, ногу отняли, но было поздно. 22 июня 75-го года моего любимого друга, весельчака и балагура, фантазера и изобретателя Валерочки Денисова не стало.
Мои родители помогали Денисовым, чем могли, и в недолгом лечении, и в похоронах, восприняв безутешное горе, как своё собственное. Дня за два до смерти Валеры моя мама навестила его в больнице. Он уже всё реже приходил в сознание, но при ней на минутку очнулся и, обведя помутневшим взглядом палату, слабо выдохнул: «Тётя Люся? Какой же я позорник, что до сих пор еще здесь!» После чего, не выпуская ее руки из своей, стал быстро-быстро говорить что-то несвязное, вновь погружаясь в горячечный бред. Мама как-то призналась, что еще долго не могла спокойно подходить к нашему классу в школе — душили слёзы: казалось, что Валерка, как всегда первым из класса, вот-вот радостно подскочит к ней: «Здравствуйте, тетя Люся!!!»