Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

Успенский Владимир Дмитриевич

Он вопросительно посмотрел на Ленина: не утомил ли? Рассказывать ли еще? Ведь Владимир Ильич не поправился окончательно после ранения. Это даже по лицу видно. И не такой он подвижный, как раньше. Любил, бывало, говорить стоя или быстро расхаживая по комнате, а сейчас сел и ни разу не поднялся.

– Как вы себя чувствуете?
– вырвалось у Михаила Ивановича.

– Благодарю, вполне хорошо. Вот только Надежда Константиновна немного сдала.

– Что с ней?

– Выхаживала меня, переживала. А теперь старая болезнь: сердце. Не спит, задыхается. Врачи рекомендуют спокойствие и чистый воздух.

– В деревню

бы ей.

– Не поедет. Без меня не поедет, и уговаривать бесполезно. Впрочем, все устроилось. В Сокольниках, в парке, есть лесная школа. Воздух превосходный. Надежда Константиновна теперь там. Но мы отвлеклись. Вы говорили о положении в волости, - напомнил Ленин.

– Вот насчет сенокосов или хвороста совершенно излишняя волокита, - собравшись с мыслями, продолжал Михаил Иванович.
– Если нужно получить сенокос или нарубить сучьев, требуется подать особое заявление в уезде. Шестьдесят верст - конец порядочный. Сучья же в лесу сложить, объездчик их обмеряет, оценит, только тогда можно везти домой. Стоимость леса небольшая, но, пока выполнишь все формальности, истратишь сто - двести рублей. А цена хвороста пять копеек воз. Такие хозяйственные просчеты вызывают недовольство крестьян. Они ведь превосходно во всем разбираются. Если взяли лошадь для фронта, крестьянин ворчит, охает, но мирится с этим, так как знает: для войны лошадь необходима. Но совсем иначе смотрит он, если на его лошади ездят члены исполкома и ездят безалаберно. А отделы исполкомов, к сожалению, часто реквизируют лошадей для своих нужд и сильно роняют свою репутацию в крестьянской массе. Ограничить их надо.

– Да, на местах у нас особенно ощутима нехватка умелых руководителей.

– Среди крестьян непочатый угол очень цепных работников. В партию они идут туго, но привлечение середняков к руководству дает огромную пользу, ведь они прекрасно знают экономику своей местности. А общественная работа идейно сближает их с коммунистами.

– Напишите об этом, - сказал Ленин.
– Обязательно напишите, и не одну, а несколько статей с фактами и выводами. То, что вы предлагаете - это конкретное претворение в жизнь нового отношения к середняку. Ни в коем случае нельзя распространять репрессивные меры, направленные против кулачества, на среднее крестьянство. Это грубейшее нарушение политики партии и основных принципов коммунизма. Насилие по отношению к среднему крестьянству представляет из себя величайший вред... Величайший!

– Да, уж силком середняцкую массу не повернешь.

– Работа предстоит кропотливая, трудная, длительная. Мы должны ни на минуту не забывать: от того, с кем пойдет середняк, зависит будущее нашей революции.

– Машин бы нам, - подавив вздох, произнес Калинин.
– Я вот папку завел, «папкой будущего» ее назвал. Складываю вырезки, фотоснимки, на которых новые сельскохозяйственные машины изображены. Чертежи, описания собираю. У шведов, у американцев хорошо это дело поставлено. Весной мы три трактора на общественные огороды пустили. За день такое поле вспахали, что целой деревне на неделю работы хватило бы. Крестьяне толпами шли смотреть. До сих пор по всей области говорят об этом.

– Лучшая форма агитации за крупное социалистическое хозяйство, - оживился Владимир Ильич.
– Если бы нам не три трактора, а тридцать тысяч тракторов, - он прищурился, усмехнулся.
– Нет, тридцати тысяч недостаточно будет,

пожалуй?

– Мало, - подтвердил Калинин.

– Если бы мы могли дать сто тысяч тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами, то средний крестьянин сам сказал бы: «Я за комму-нию!» Скажет он так?

– Где их взять, машины-то, - вот вопрос?!

– Мы с вами понимаем, что это пока фантазия. Но то, что сегодня видится только в мечте, завтра может стать явью.

– Если труда не жалеть.

– Вот именно! Я, конечно, широко замахнулся, но будут у нас со временем сто тысяч тракторов, обязательно будут! И самые лучшие машины, что хранятся пока в вашей папке, пойдут по артельным полям.

3

В январский морозный день добрался до родной смоленской деревни Кузьма Голоперов. Знакомый мужик подвез его от станции. Степенно, чуть прихрамывая, зашагал он по длинной улице к холму, где красовался близ церкви пятистенный, под железом, дом бывшего старосты.

За плечами - туго набитый солдатский мешок. В руке - кожаный городской баул.

Прилипли к мутным стеклам бабы и ребятишки, долго глядели вслед, судачили: откель взялся, сердешный, какие вести привез?

Батя, Василий Васильевич, встретил единственного сына с радостью. Сам истопил баньку, приготовил березовый веник. Попарился заодно.

Кузьма разложил гостинцы: отцу - суконный отрез, матери - шаль. И замужнюю сестру не забыл, и племянниц. Мать руками всплескивала: домовитый сынок-то, заботливый! Отец пригладил светлые, поредевшие волосы.

– Не бедствуешь.

– Голова на плечах, руки пока при себе. А дураков на наш век хватит.

– И то ладно, - одобрил Василий Васильевич. Перед ужином отец достал из сундука бутылку первача. Сели за стол рядом, как ровня. Мать поставила чугунок горячей картошки, обливную миску соленых грибов.

– Ох, соскучился по ним!
– потянулся Кузьма.

– Этого добра вволю, - сказал Василий Васильевич.
– А вот с хлебушком плохо.

– Недород?

– Уродило средне, терпимо. Только продразверстка все загребла. Видел - сусеки пустые.

– Так уж и все?
– плутовато сощурился Кузьма.

– Ну, припрятал кое-что, до новин дотянем с грехом пополам, - неохотно ответил отец.
– Да ведь зло берет: себя не жалел, старался, ни один черт в работе не помогал. Подохни в поле - никто не почешется. А зерно привезти не успел - уже вот они, ждут с мешками. Городских трое и наши беспортошники из комбеда.

– Повсюду так, батя.

– Как поначалу мужик-то воспрял!
– сокрушенно вздохнул Василий Васильевич.
– Земля наша, паши ее, сей, хозяйствуй, как хочешь. А вышло, что зазря хребет гнули. Продать ничего нельзя, кузнецу, заплатить нечем. Собственной лошади овес украдкой даю.

– Это цветочки, - Кузьма уверенно наполнил большие граненые рюмки.
– Дальше еще хуже пойдет.

– На суку сидят, а его же и рубят. Кто им с такой продразверсткой работать станет?

– Мужиков много, батя, есть из кого масло давить.

– Это что же, программа у большевиков такая?

– Программа у них хитрая. Вроде опять басурмане на Русь пришли, только теперь не с саблей, не с боем, а незаметно влезли.

– Ты своей головой додумался, али подсказал кто?

– Барин растолковал, Мстислав Захарович.