Первый раз на эстраде
Шрифт:
– Поскольку на Танеева расчеты плохи,– он хохотнул,– мне хотелось бы
знать, что ты жуешь? У тебя ж нет работы!
Я пробормотал что–то невнятное.
– Я говорил о тебе на радио,– сказал Соллертинский,– Там тебе будут
заказывать небольшие музыкальные конферансы. Вот возьми, передай Вере
Францевне Коукаль...
И вручил мне заранее заготовленную записку.
"Дорогая Вера Францевна! Направляю к Вам Геракла
уже говорил. Этот юный почитатель серьезной музыки, обладающий ведюжин–нымн
познаниями, вступил в еднвоборство с нашей аудиторией и повержен. Тем не
менее он надеется на реванш, в я совершенно уверен, что это в его
возможностях, нбо наш дорогой Геракл за один вечер составил себе легендарное
имя и мог бы поспорить с великим героем древности. Если тот удушал змей,
разрывал пасть Немейского льва, чистил Авгиевы конюшни и осуществил
двенадцать выдающихся подвигов, то наш ленинградский герой, совершив новый
подвиг, совершенно затмил образ своего знаменитого тезки. Он разрушил
вековые основы, на которых по–конлась Ленинградская филармония, а сам
провалился так глубоко, что мы никак не можем вытащить его на поверхность.
Только Вы способны помочь ему, еслв дадите ему комментировать музыкальные
передачи при условии, что между ним и аудиторией встанут директор, редактор
и диктор.
И. Соллертинский".
В Радиокомитете работу мне далн, но каждый раз, когда я там появлялся,
все улыбались. О, я хорошо понимал причины этой веселости!
Вскоре, расставшись с музыкальным вещанием, я стал заниматься
литературой.
Прошло время. Я переехал в Москву, начал выступать со своими рассказами
перед публикой.
Выступления этн давались легко: ведь тут говорил ве я, а мои герон.
Второй раз провалиться мне не пришлось.
Минуло еще несколько лет. И вот однв из солидных московских журналов
решил посвятить моим устным рассказам обстоятельную статью. Писать ее
захотел известный и очень талантливый критик Владимир Борисович Александров.
Но познакомиться с моими рассказами редколлегия могла только в моем
исполнении, поскольку я нх не пишу, а передаю на память и каждый раз
несколько по–другому. Решили позвать меня на заседание редакционной
коллегии. И я несколько часов исполнял перед нею мой тогдашний репертуар.
Смеялись. Потом Александров спросил:
– До того, как вы вышли впервые на эстраду со своими рассказами, вы
когда–нибудь выступали публично?
Ах, зачем он задал мне этот вопрос!
Дрожащим голосом, оправдываясь, стыдясь, я стал рассказывать эту историю.
Никто не улыбнулся. Да и нечему было.
– История грустная,– сказал Александров.– Простите, что вызвал вас на
это воспоминание.
Это было зимою 1940/41 года.
Наступила весна. Вышел журнал. И я с величайшим удиилением узнал из
долгожданной статьи, что лучший из рассказов Андроникова – о том, как ои
пропали леи.
Я пришел и ужас! Такого рассказа у меня не было. Я просто вспоминал
гогда подробности своего несчастья.
Но журнал–то прочел не одив я. Прочли и те, кто ходил на мои концерты.
И вот несколько дней спустя в Коммунистической аудитории МГУ мве подали на
эстраду записку: "Расскажите, как вы в первый раз выступали с эстрады".
Я спрятал записку в карман и собрался уже объявить что–то другое, когда
какой–то пожилой человек прямо с места спросил:
– Что вы убрали в карман? Что там написано? Я сказал:
– Меня просят исполнить рассказ, а у меня нет такого.
– Какой рассказ?
– О том, как я в первый раз выступал на эстраде.
– Простите, такой рассказ есть: Александров пишет о нем.
И вдруг весь зал начал требовать: – Первый раз на эстраде!
Что было делать? Оставалось либо уйти, либо исполнить требование. Но
как? Оправдываться? Вызывать жалость? Стыдиться? Сетовать на судьбу? Нет, я
решил рассказать эту историю весело, взглянув на вее другими глазами.
И в ту же минуту начал, как и сейчас начинаю: "Основные качества моего
характера с самого детства–застенчивость и любовь к музыке. С ннх все и
началось..."
Рассказ сложился под хохот аудитории. Рассказывал я так, как и теперь
рассказываю, как рассказывал с небольшими отклонениями все тридцать лет. И
все же после концерта оставалась горечь в душе. Успокоился я только в тот
вечер, когда исполнил этот рассказ в Ленинграде с эстрады того самого
Большого белоколонного зала, на которой я тогда провалился. И слушала меня
ленинградская публика, в том числе постаревшие оркестранты, которые в тот
злополучный вечер играли Танеева...
Недавно впервые попробовал записать эту историю – посмотреть, как она
выглядит на бумаге.
Записал.
И принес ее в "Юность".
"Юность" № 2