Пес и его поводырь
Шрифт:
— Как это не пустят?
Саша пошел внутрь, побыл там несколько и выглянул довольный. Пускали.
Далее следовал ритуал заполнения анкеты. Переговоры вел Пес. Себя он назвал директором по рекламе, а Сашу — начальником автоколонны. Только вот имена покойных отца и матери переспросил. Наконец мука анкетирования закончилась и их повели в комнату.
Это был не отель. Койки в два яруса, грубые одеяла и пружинная сетка. В помещении более никого. Можно выбрать койки у окна и прилечь.
Короткая вечеря в греческом храме для Саши было делом уже несколько привычным. Подольше, чем в Дафнии, построже, но как-то и добрее. Монастырь. Пес прикладывается к иконам, Саша за ним, против часовой стрелки, потом идут в левый придел, становятся в стасидиях, ждут. Подходит дедушка, говорит что-то, показывает на правую сторону. Они кивают головами и остаются, но на всякий случай переходят несколько далее. Саша пытается понять, где же она, «Скоропослушница». Наверное, вот эта, самая старая, с трещиной и в скрепах. Саша говорит с ней, слушая службу вполуха. Однако пение греческое его пронимает. Все вокруг ново и необычно. По-взрослому. Наконец служба заканчивается, все опять прикладываются к иконам, Саша опять просит строгую женщину с ребенком на руках о чем-то тайном и оттого ему вдруг становится хорошо. Пес рядом.
Потом он первый раз трапезничал в монастыре. Смотрел за Псом, крестился, ждал, когда можно будет сесть за стол. Фасоль тушеная, в стручках, соленый какой-то овощ, вроде баклажана, оливки, хлеб. Полбутылки красного вина. Кислого. Хотел, было, он сразу стакан всосать, но заметил, что остальные прежде съели ложку-другую. Потом пригубили. Он же пригублять не умел. Нацедил кружку и выпил в три глотка. Пес на него покосился и хмыкнул. Трапеза была короткой и вскоре закончилась.
Монастырь был отстроен спиралевидно и, действительно, когда-то служил крепостью. На этих вот ступеньках и в коридорчиках, должно быть, людей резали ворвавшиеся турки или кто там еще. Лиходеи. Персы, пираты. Большевиков только здесь не было. А немецкие администраторы даже охрану поставили. На весь полуостров. Это в вину отцам вменяют. Сотрудничество. И родные коммунистические пропагандисты не уставали укорять. А дело было не совсем так. Мрак веков. История многовекторна и чудна. Не постичь ее, проклятую. После трапезы Саша затеял постирушку, а потом нашел укромное место на балконе, на самом верху. Нежнейшее солнце на пути к закату согревало лицо его и руки. Он просидел на балконе довольно долго, пока не высохло его бельецо, и поплелся в комнату. Тем более, что голоса трудников приближались. Не хотел он с ними быть, сам не понимая, почему. Не нравились они ему с утра.
Пес лежал на койке своей и смотрел в потолок.
— Странное дело. В помещении нет иконы.
— А должна быть?
— А как же…
— Ну. Я попросил.
— Чего ты попросил?
— Ну, там, всякого…
— У кого?
— У Богородицы. Только «Скоропослушница» какая-то странная. Доска расколота. Оклада нет серебряного.
— Да где ж ты ее видел? Когда?
— А в храме.
— Это, брат, другая икона. А ту самую утром покажут. Она у них в притворе. А, может, не покажут.
— В каком притворе? Где притвор?
— Ты привыкай. В монастырях бывает по нескольку храмов. Всякое бывает. Реликварий. Костница.
— Значит, зря просил?
— Зря ничего не бывает. Дорогу запомнил?
— Куда?
— В церкву. Тут не мудрено заплутать. На литургию один пойдешь. Я устал. Спать буду.
— Как это один?
— Да вот так. Не дрейфь, Болотников. У вас весь род талантливый и богобоязненный. А людей резали по ошибке. Потом каялись. Или так жили. Но богобоязненно. Дерзай, авиатор. — И повернулся на бок.
— А как же знать, когда?
— Когда резать? Или каяться?
— Насчет резать, это, сдается, ты мастер. На литургию когда?
— В колокол ударят и иди. Все. Я устал. Спать хочу.
Потом дернулся, повернулся к Саше.
— Ты в Риге был когда?
— Нет.
— Ну и дурак.
И захрапел.
«Фонограмма записей разговоров объекта и фрагменты видеозаписей его контактов изучались в главной лаборатории в течение недели. Высылаем отчет начальника лаборатории с незначительными сокращениями. Поскольку существует все же большая доля вероятности, что изучающийся объект является искомой личностью, считаем целесообразным при проведении дальнейших мероприятий иметь это в виду».
И далее сам отчет.
«Нейролингвистический анализ психики предлагаемого объекта позволяет с достаточной долей уверенности определить его, как относящегося к аудиалистической группе. Это следует из анализа употребляемых объектом глаголов, прилагательных, наречий. Для анализа по движению глаз материала достаточно. Ясно прослеживается движение глаз налево вбок или направо вбок, а, также вниз. Предложенный материал позволяет также выявить некоторые особенности личности. Объект малоподвижен, с минимальной жестикуляцией, предпочитает не смотреть в глаза, речь монотонна, местоимение „я“ применяется редко. Модальности этапов, прослеживающихся в речи объекта, соответствуют материалу, имеющемуся в главной лаборатории на искомый объект. Изменения стратегии объекта в зависимости от ситуации не поддаются в достаточной мере идентификации, так как движение глаз в контрольные моменты не прослеживается (изменение ракурса снимающим). Побочные, сугубо индивидуальные реакции не представляется возможным выявить.
По физическим особенностям совпадают рост, тип и цвет волос. Телосложение коренастое, в прошлом близкое к атлетическому.
По функциональным особенностям — некоторое несовпадение жестикуляции (интенсивность, направление жестов и особенности), мимики, улыбки. Главное — несовпадение тембра голоса. Особенности речи — совпадение по темпу. По ушным раковинам идентификация полная».
… Черная Рожа появился из зыбкого келейного сумрака, материализовался для того, чтобы сказать несколько фраз, и исчез, оставляя нехороший запах.
… — Ты любишь песни, дружок? — спросил он Пса.
— Ненавижу.
— Как же так? Будучи культурным человеком…
— Пошел ты…
— От неформальной лексики отвыкайте, товарищ. В монастыре вас по головке за это не погладят…
— Ты монастырь не трогай. Не про тебя…
— Ты еще на гору пойди.
— На какую?
— На Святую. Пролей слезу. Пузцо растряси…
— Ты чего от меня хочешь на данный момент?
— Песни послушай. Любимые песни красных латышских стрелков. Ты сам-mo не в Либаве родился? Не из военных моряков? Не из бывших?
— Сгинь, нечистый…
— Я-то как раз чистый. Смотри, какие ладони светлые. Могу еще показать кое-что…